Незаметно для себя он медленно втягивает воздух через нос и выдыхает через едва приоткрытые губы.
Он открывает глаза, и становится заметно, что весь его гнев исчезает с его лица, сменяясь каменной стеной пустоты. Ни гнева. Ни облегчения. Ни счастья.
Я замираю, когда он протягивает руку, медленно двигаясь к моему пропитанному алкоголем платью. Я затаиваю дыхание, когда он указательным пальцем скользит под мою грудь, а большим нежно надавливает на сосок. Тот напрягается на фоне холодной ткани, стремясь поприветствовать его большой палец, когда он неторопливо начинает его дразнить.
— Ты наслаждалась, не так ли? — спрашивает он, и его темные глаза встречаются с моими.
Мне не нужно объяснять, что он имеет в виду. Он хочет знать, понравилось ли мне, когда незнакомец овладел моим соском. В тот же момент мимо проезжает машина, освещая его лицо и оставляя половину в тени.
Я качаю головой.
— Нет.
Даже с Джексоном мои соски — это жесткий предел. Я не люблю, когда их слишком сильно сосут, сжимают, щиплют или кусают. Одной только мысли об этом достаточно, чтобы меня передернуло. Большой палец Джексона замедляет темп, одновременно успокаивая меня и усиливая боль.
— Могу я сделать так, чтобы тебе было приятно?
Я хмурюсь. Он спрашивает разрешения? Я сопротивляюсь желанию пощупать его лоб на признаки температуры.
Я качаю головой.
— Джексон...
— Я хочу, чтобы ты мне доверяла, — говорит он, прерывая меня. На этот раз в его тоне нет сомнений. Он собирается поцеловать меня, хочу я этого или нет. Смотрю в его глаза в поиске чего-то. Может, обещания?
Думаю о том, что мы припарковались на обочине оживленной дороги в двенадцать часов ночи, но быстро понимаю, что его это не волнует.
Публичные проявления «привязанности» не беспокоят его так сильно, как других, а окна достаточно темные.
Интересно, привык ли он к этому с Амелией? От этой мысли у меня в животе зарождается ревность, но это чувство быстро исчезает вместе с платьем, когда Джексон спускает бретельки с моих плеч, обнажая верхнюю часть груди.
Он поворачивается на своем месте, приближая лицо к моей груди, и стягивает ткань вниз. Мой пышный бюст вырывается на свободу, а сердце начинает бешено колотиться, пульсация проходит через меня. Я стискиваю зубы и задерживаю дыхание, только чтобы выпустить весь воздух через нос. Он смотрит на мой сосок своими потемневшими глазами, а на его губах мелькает легкая ухмылка, прежде чем они приоткрываются и кончик языка высовывается наружу. От первого прикосновения по мне пробегают мурашки, и я задыхаюсь, впиваясь пальцами в его черные кожаные сиденья. Через секунду Джексон берет его в рот, обволакивая сосок горячей, влажной слюной, и я выгибаюсь в его руках. Мне приятна нежность его прикосновений. У меня никогда раньше такого не было. Теперь, ощущая это, странно думать, что я находила утешение в чем-то менее нежном. Я так долго предавалась сексу так, как нравится ему. Может, пришло время ему попробовать так, как нравится мне?
Джексон нежно проводит языком по моему затвердевшему пику, а я не могу оторваться от его лица.
Его глаза закрыты, на лице полное умиротворение. Если бы не его жаждущие руки, крепко обхватившие мои бедра, я бы предположила, что парня не затронула интимность собственного жеста. Мое сердце замирает при мысли о том, что он хочет доставить удовольствие совсем не тем способом, к которому я привыкла. Возможно, я что-то не так понимаю, но Джексон кусается, а не лижет. Он трахает, но никогда не дразнит и не ласкает. Конечно, это должно что-то значить? Он зубами задевает мой сосок, и инстинктивно мое тело напрягается, пока он не убирает их, оставляя только гладкую поверхность языка.
Я откидываю голову назад на сиденье и закрываю глаза, пока он продолжает свою сладкую атаку. Кожаное сиденье издает скрип, когда он сильнее прижимается ко мне. Джексон пальцами задевает подол моего платья, ища путь к бедрам, и я слегка раздвигаю ноги, предоставляя ему доступ. Он проводит пальцами по моему центру и тонкому клочку белого кружева.
И тут я вспоминаю, где мы. На оживленной улице. В машине.
Я распахиваю глаза и хватаю его за запястье. Сильно надавливаю, прижимая его к своему бедру.
На мое сопротивление он сильно вгрызается зубами в мой сосок. Черт!
— Прекрати, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, не обращая внимания на то, как мои бедра неуловимо выгибаются под его рукой.
Джексон качает головой, и я вздрагиваю, когда он тянет мой сосок. Я хватаю его за волосы, как в свое время незнакомца в клубе, и сжимаю, пока он не отпускает меня. Полностью контролируя его действия, я наклоняю лицо парня в свою сторону, пока кончик его носа почти не касается моего. Я планирую отчитать его за то, что он не был нежен, хотя знает, что я ненавижу, когда трогают мои соски, но, когда его возбужденное дыхание омывает меня, а пальцы судорожно сжимают вершину моих бедер, всякий смысл теряется. Я прижимаюсь губами к его губам и стону глубоко в горле, когда он открывает рот и впускает меня внутрь. На вкус он напоминает бурбон и сахар. Я никогда не пробовала ничего настолько пьянящего. Несмотря на то, что выпила сегодня несколько бокалов, я почти не почувствовала кайфа. Он поцеловал меня всего один раз, а голова уже кружится.
Через секунду он уже на мне и прижимает меня к заднему сиденью. Я замечаю, что его руки уже не между моих ног, только когда он пробирается по моему предплечью и сжимает запястья, пока я не отпускаю его волосы. Обычно Джексону приходится вырывать мои пальцы из своих волос, но сегодня я позволю ему сделать все по-своему.
Вытащив мою вторую руку из его волос, Джексон заносит их над головой и отстраняется от моего рта.
Прохладный воздух успокаивает мои горящие губы, и я провожу по ним языком, когда Джексон бросает на меня пристальный взгляд: молчаливое предупреждение. Угроза четко прослеживается в его изогнутых бровях, но это не находит во мне отклика. Я слишком возбуждена и заведена, чтобы бороться с ним. Ему нравится, когда я с ним борюсь, и его молчание лишь сильнее заводит меня. Обычно Джексон произносит на ухо пошлые и грязные вещи, когда пытается завести меня, но сегодня он не произносит ни слова. И мне это чертовски нравится.
— Ооо, — дразню я с ухмылкой. — Ты не разговариваешь со мной? Не ругаешься? Никаких требований?
Уголки его красивых, набухших от поцелуев губ подергиваются, и он закидывает свою тяжелую ногу на мое тело, прижимая нижнюю половину своим весом. Я борюсь с его хваткой на запястьях, но он своими большими руками полностью фиксирует меня на месте. Освободив одну из рук, он лезет в карман на спинке пассажирского сиденья. Оттуда он достает тонкий черный поясок. Я сразу узнаю его; мы использовали этот пояс, когда я позволила ему привязать себя к дереву, когда мы отправились в тайный поход после Вегаса.
Тот уик-энд должен был стать нашим последним свиданием — последним трахом. Да, тот поход я запомню на всю жизнь.
— Ты заставила меня ревновать, — заявляет он, любуясь тканью.
Я тоже задерживаю на ней взгляд, поражаясь тому, какие эмоции может вызывать маленькая черная полоска ткани.
Любопытство.
Волнение.
Страх.
Во всех играх, в которые мы с Джексоном играли, заставить его ревновать было единственным жестким ограничением — помимо анальных игр, разумеется. Я и не подозревала, что это так сильно влияет на него... до тех пор, пока не начала флиртовать с Доном и целоваться с Сетом в Вегасе. В тот вечер я все поняла. Осознала, что ревность — это то, что Джексон не любит терпеть, и не зря, я уверена.
— Не специально, — говорю я, чувствуя себя неловко.
— Тем не менее, это было. — Он наклоняется вперед и обматывает ткань вокруг моего запястья — снова и снова. — Ты довела меня до предела, а теперь я собираюсь поступить с тобой так же.
— Мои соски? Правда? Ты не можешь поиграть с чем-нибудь другим?
Ухмыльнувшись, он качает головой, а я смотрю, как он завязывает ткань вокруг небольшой щели в подлокотнике двери, удерживая меня на месте. Все мое тело дрожит от предвкушения, когда он опускает свое лицо ближе к моему. Его взгляд скользит по переносице и опускается к моим губам. Я увлажняю их для большего удовольствия, и его глаза вспыхивают, а затем опускаются на мое горло. Я чувствую, как он пальцами касается моей шеи и вскоре крепко сжимает ее своей теплой рукой.