Мне было восемнадцать... и это была худшая ночь в моей жизни.
***
Ее запах — корицы и перебродившего винограда — ударяет в нос. Амелия ставит свой бокал с вином на барную стойку и прислоняется к моему плечу. Я смотрю на нее сверху вниз, а она хлопает длинными темными ресницами. Тени от плохо освещенного бара играют на чертах ее лица, и теперь она больше похожа на демона, чем на ангела.
— Хочешь пойти домой? — спрашиваю я, уже зная ответ. Она качает головой.
— Мне скучно, но ночь еще только начинается.
Амелия отталкивается от меня и жадно осматривает бар в поисках какого-нибудь занятия. Прочистив горло, я сдвигаюсь на своем табурете. Мне не нравится, когда у нее такой взгляд... как у голодного льва перед нападением. Я внимательно слежу за тем, как она смотрит на пару, играющую в дартс в дальнем углу. Они находились здесь задолго до нашего прихода и до сих пор занимаются тем же самым, только еще пьянее. Она касается моей руки, и сквозь ее хватку я чувствую волнение. Это заставляет меня напрячься.
— Я хочу поиграть в дартс.
— Нет, не хочешь. Ты ненавидишь дартс.
Она закатывает глаза.
— Джексон, они играют уже целую вечность. Это будет бесплатная услуга, правда. — Я качаю головой.
— Я не буду их бить только для того, чтобы ты могла сделать свой долгожданный бросок, Амелия. — Ее черные, как стекло, глаза сужаются до яростных щелей.
— Он немного выше тебя и старше. Это нормально — бояться его.
Я усмехаюсь.
— Думаешь, я его боюсь? — она меня совсем не знает. Амелия наклоняется ближе, и я задерживаю дыхание, когда она блестящими губами касается мочки моего уха.
— Нет, — говорит она, и облегчение начинает наполнять меня, как воздушный шар. — Я думаю, что ты — чертова киска.
Острой булавкой она лопает мой шарик, и я сдуваюсь, потеряв всякое чувство облегчения. Знаю, что лучше не кусаться. И не впускать ее под свою кожу, но ничего не могу с собой поделать. Она как жук-скарабей. Зарывается под мою кожу, следуя по кровеносной системе, пока не оказывается в мозгу, и я не могу думать ни о чем другом. Она говорила мне то же самое, когда хотела, чтобы я сделал татуировку, но у меня было другое мнение. Когда я рос, то никогда не хотел татуировку — это была мечта Сета. Сейчас мне едва исполнилось девятнадцать, а у меня уже целый рукав на левой руке и планы на большее. Художник не шутил, когда говорил, что они вызывают привыкание.
Выдохнув, она поворачивается на табурете и разочарованно выпивает из бокала вино. Это чертовски достает! И грызет меня, как вирус, пожирающий плоть! Я сжимаю челюсть и изо всех сил стараюсь не обращать на нее внимания...
... но в следующее мгновение уже на ногах и стою прямо возле пары, играющей в дартс.
— Чем могу помочь, малыш? — спрашивает мужчина, одним движением руки отправляя тонкий металлический дротик в левую часть доски.
— Мы с моей девушкой хотим поиграть в дартс, а вы уже давно забили эту доску.
Мужчина поворачивается и смотрит прямо на меня. Мой взгляд падает на его тонкие седеющие усы.
— Это свободная страна, хлюпик, и здесь нет правил.
Его постоянные намеки на мою молодость выводят меня из себя, и я стискиваю зубы, когда он растягивает губы в снисходительной ухмылке. Его светловолосая подружка, на слишком высоких для такого места каблуках, подходит ближе к своему партнеру, на лице тоже самодовольная ухмылка. Он поднимает руку, чтобы бросить дротик, и игнорирует меня, словно я — пустое место. Я оглядываюсь через плечо на Амелию, и от ее взгляда — взгляда полного разочарования — у меня сводит живот. Внутри разгорается ярость, и кровь этого ублюдка — единственное, что вернет улыбку на ее лицо. Я хватаю его за руку, прежде чем он успевает метнуть дротик, и вырываю его из пальцев. Красный цвет застилает глаза, а его абсолютное неуважение подталкивает меня еще сильнее, заставляя ненавидеть его больше, чем следует. Я вонзаю острие дротика в его бедро и слышу вдалеке вопль его девушки.
— Ах, ты, черт! — рычит он, сгорбившись, чтобы защитить свое бедро.
Не заботясь о его жизни, я хватаю его за голову, собираю жилистые волосы в одну руку и бью его по лицу несколько раз, пока его тело не обмякает. Его жест — явное поражение, но меня это не волнует. Когда он перегибается передо мной, я хватаю его за голову обеими руками и бью коленом в лицо. И тут мой мир останавливается, и тишина бара становится слишком громкой, даже в сравнении с биением моего нестабильного сердца. Оглядываюсь по сторонам, и все смотрят на меня расширенными глазами. Секунду спустя красный цвет начинает исчезать, и в душе поселяется сожаление.
Как всегда.
Оно обрушивается на меня с огромной силой, полностью выбивая воздух из моих легких. Я смотрю на мужчину и делаю шаг к нему. Помочь? Думаю, да. Он лежит на полу, захлебываясь собственной кровью, и моя грудь напрягается — все мое тело натягивается, как струна. Я сейчас потеряю сознание... поэтому слегка наклоняюсь вперед, накрывая живот.
Какого черта я творю? Его девушка переворачивает мужика на бок и зовет на помощь.
Незнакомец стонет и сжимает бедро.
Черт.
Позади меня Амелия хихикает, и от этого у меня к горлу подкатывает желчь. Как она может наслаждаться такой сценой? Она обхватывает меня за плечи и оттаскивает от мужчины, которого я серьезно ранил. Мои руки дрожат, а капли крови, окрасившие их, словно кислота, обжигают кожу.
— Я думал, ты хочешь поиграть в дартс... — бормочу я, ошеломленный, пока она выпроваживает меня из дешевого бара.
— Фу, — насмехается она. — Я ненавижу дартс, ты же знаешь.
Моя кровь леденеет — настолько, что, уверен, она буквально покрывается морозом в моих венах. По позвоночнику пробегают мурашки от холода, и я отшатываюсь от нее, словно само ее прикосновение превращает меня в ледышку.
— Что, черт возьми, с тобой не так? — требую я, не заботясь о том, кто может нас подслушать.
— Опять ты про это? Господи, Джексон, может, уже повзрослеешь?
— Нет! — кричу я, заставляя ее подпрыгнуть.
Не страх заставляет ее пристально смотреть на меня, а волнение. Наверное, она — единственный человек в мире, который получает удовольствие от мучений других. Пока ее темные радужки мерцают, я наблюдаю за ней. Ее фарфоровая кожа, рыжие волосы и прекрасные темные глаза на секунду завораживают. Как она стала такой? Что ей пришлось пережить, что сделало ее такой холодной? И такой бессердечной?
Почему она выбрала меня? Я был молод... как и сейчас.
Неужели я настолько впечатлительный?
Она — первая девушка, с которой я вступил в сексуальную связь, и этого достаточно, чтобы полностью контролировать меня? Как? Как мне уйти от нее? Я мог бы сбежать и никогда не оглядываться назад... но у меня больше ничего нет. Я бросил маму и папу почти год назад, чтобы быть с Амелией, а Сет занят своими семейными проблемами. У меня больше никого нет. Я оттолкнул их всех, чтобы быть с ней.
Она — все, что у меня есть.
— О чем задумался, Джеки? — спрашивает она, подходя ближе.
Уголок ее губ дьявольски подергивается, но ей удается сдержать улыбку. Как же мне надоело.
— Ты — все, что у меня есть, — шепчу я, не уверенный, говорю ли ей или убеждаю себя, что это правда.
Амелия позволяет себе улыбнуться во все зубы, но даже в этом случае улыбка кажется восхищенной и злой. Тем не менее из-за этого мое сердце бьется о грудную клетку, а кровь теплеет и скапливается в тех местах, к которым, я знаю, она хочет прикоснуться. Хуже всего то, что я не могу призвать ее к ответу за свои манипуляции... нет. Дело в том, что она не заставляет меня. Я самостоятельно выбираю делать это ради нее, чтобы сделать счастливой, и произвести на нее впечатление. Когда ее губы прижимаются к моим, и язык проникает в мой рот, я чувствую, как мое сердце чернеет и останавливается еще на какое-то время.
***
— Джексон, — говорит Сет, подталкивая меня. — Ты меня слышал?
Я качаю головой и несколько раз моргаю. Не хочу туда возвращаться. Мне требуется много времени, чтобы избавиться от ощущения сдавливания в груди всякий раз, когда я думаю о драке — о том, как мои руки безжалостно соединяются с чужой плотью. Теперь я не позволю этому повторится.