Я низко наклоняюсь и достаю аптечку из-под раковины. Повернувшись, делаю глубокий вдох, зная, что следующий шаг после поиска аптечки приведет меня прямо в его личное пространство... а я никогда не умею хорошо себя вести на его территории.
Я выдыхаю и выхожу из ванной. Пересекаю комнату и сокращаю расстояние между нами, не в силах игнорировать его манящие зеленые глаза, которые греют душу.
Он приподнимает бровь.
— У тебя есть что-то, что поможет мне, в этой твоей маленькой коробочке?
Я пожимаю плечами, ставлю жестяной контейнер на стол и открываю крышку. Стараюсь не стоять слишком близко, но в любом случае окажусь между его ног, и у меня не останется другого выбора.
— Если нет, я отвезу тебя в неотложку.
— Я не поеду в отделение скорой помощи. — Он сжимает ткань моего бебидолла и теребит ее между пальцами. — Поэтому сделай все возможное.
Я закатываю глаза. Приятно знать, что у него фобия не только больниц, но и отношений. Я сосредоточилась на содержимом своей аптечки. У меня есть спиртовые салфетки, швы-бабочки, ватные палочки, пластыри и пинцет. Конечно, это не самая гламурная аптечка, но она справляется со своей задачей, когда после ночной прогулки я прихожу в ссадинах. Его порез гораздо более ужасен, чем все, с чем я когда-либо сталкивалась, поэтому не знаю, как его вылечить.
Я натягиваю пару латексных перчаток, а затем достаю спиртовые салфетки и разрываю жесткую фольгированную обертку. Чистка — отличное начало. Я поворачиваюсь к Джексону и ненадолго замираю, когда мой взгляд останавливается на его порезе. Затем чувствую его теплое дыхание на себе — даже через свитер — и если наклонюсь еще ближе, то буду уверена, что моя грудь коснется его лица.
— Как это произошло? — спрашиваю я, прикладывая спиртовую солфетку к его ране и заставляя его вздрогнуть. Я слегка улыбаюсь, не утруждая себя извинениями.
Он прочищает горло.
— Его звали Крашер.
Я фыркаю.
— Серьезно?
— Да. Он был крупным парнем, но медлительным. Сбил меня с ног, прежде чем я понял, что происходит.
Он скрипит зубами, издавая неловкое шипение, пока я продолжаю обрабатывать рану. Я стараюсь не наслаждаться тем, как вытираю старую, засохшую кровь и собираю новую, но не могу сдержать дрожь в губах.
— Ты победил?
Он кивает.
— Конечно.
Я бросаю пропитанную кровью салфетку на свой белый комод и вздрагиваю, когда капля скатывается с острого края и падает на лакированное дерево.
— Оно того стоило?
— Если я окажусь в отделении неотложной помощи, то нет.
Я чувствую, как его пальцы слегка задирают подол моего бебидолла, и стискиваю зубы, борясь с дрожью, когда кончик его указательного пальца нежно проводит по моему бедру.
— Но, — продолжает он, — если останусь здесь с тобой, победа стоила каждого сокрушительного удара.
Если я останусь здесь, с тобой. Я опускаю глаза, избегая его взгляда.
— Ты не можешь остаться здесь, Джексон.
Я тянусь за бабочкой, зная, что есть большая вероятность того, что она не сработает. Не думаю, что они достаточно прочные, чтобы скрепить бровь. Я даже не уверена, что их можно накладывать на места с волосками.
Когда я смотрю на него, то замечаю, что он наблюдает за выражением моего лица, с любопытством изучая его. Я тянусь к его лицу, отчаянно пытаясь убедить себя, что его порез не вызовет рвоты. Он берет мои запястья в свои руки, и я задыхаюсь.
— Джекс...
— Скажи, что не хочешь, чтобы я был здесь, — требует он, его голос низкий и грубый.
Я смотрю ему прямо в глаза, и от этого комок в горле становится еще больше.
— Ты не можешь здесь остаться.
— Ты это уже говорила. — Он притягивает меня к себе на колени, и мое дыхание сбивается от смущения. — Но я не об этом спросил. Скажи, что не хочешь, чтобы я здесь оставался, и я уйду.
— Я… — слова не выходят. Слова, которые я собиралась сказать, но не хотела, застревают у меня в горле. Чувствую, как все тело Джексона напрягается и замирает. Я всматриваюсь в его лицо. Может быть, сегодня все будет по-другому. Может быть, сегодня он хочет попробовать большее. Мое сердце раздувается, и, к счастью, у меня достаточно ребер, чтобы удержать его внутри тела. Мозгом знаю, что лучше не надеяться, но сердце все еще так по-дурацки наивно. Девичье сердце всегда так реагирует.
— У тебя снова идет кровь, — говорю я, и он с искренним изгибом губ отпускает меня. Я поднимаюсь на ноги и тянусь к его брови. В углу пореза прижимаю края друг к другу и делаю шов «бабочка». Это не занимает много времени и Джексон отлично держится. Я смазываю рану кремом, который должен остановить кровь, и быстро заклеиваю парез, прежде чем вытереть лицо и удалить все следы кровотечения.
— Если она не остановится и начнет кровоточить сильнее, придется ехать в неотложку. Я не хочу, чтобы туда попала инфекция.
Он отталкивается от моей скамьи, закатывая глаза.
— Хорошо.
Пока он идет к моей кровати, я избавляюсь от перчаток и складываю весь мусор в небольшую корзину на туалетном столике. Когда оборачиваюсь, Джексон сидит на краю матраса. Полотенце распахнуто на его бедре, обнажая татуировку в виде паутины. Я всегда восхищалась этой татуировкой, хотя он не говорит о ней. В паутине полно мертвых пауков, все они свернутые и сухие... кроме двух в центре. Один из них явно слабее, но другой просто великолепен. Она красивая и сильная, с яркими красными узорами на брюшке. Я говорю «ее», потому что это явно паук «Черная вдова». Она не пожирает самца, как другие.
Она играет с ним, медленно и мучительно истощая его.
Это действительно поразительная татуировка.
Жаль, что я не знаю ее предназначение. Наверняка, за ней скрывается чертовски интересная история.
— Снимай свитер и иди сюда. — Голос Джексона прерывает поток моих мыслей, посылая по телу мурашки.
Я уже несколько дней без Джексона. Не хочу начинать все сначала. Все это, моя дурацкая изоляция, будет напрасной, если я сейчас не уйду. Наркоманам, проходящим реабилитацию, приходится нелегко.
Никто не висит у них перед носом, мучая мыслями о вкусе очередной дозе.
— Тебе лучше занять диван. Я займу кровать, — говорю я, гордясь решимостью в своем голосе.
Джексон улыбается, игривость озаряет его черты.
— Я должен занять диван?
Я киваю. Он нетерпеливо отталкивается от кровати и подходит ко мне.
Я с трудом сглатываю с каждым его медленным шагом, пока он не оказывается достаточно близко, чтобы дотронуться до меня.
— У меня есть идея получше.
Я пытаюсь отстраниться от него, но он берет меня за бедра и притягивает к себе. Чистое, раскаленное добела вожделение прорывается сквозь мою защиту и врезается в каждый орган.
Наши тела оказываются рядом, и я чувствую, как его жар окружает меня, запирая в себе. Смотрю в его темные глаза, совершенно очарованная. Он массивными руками обводит контур моего тела, поднимаясь и опускаясь, пока я не расслабляюсь в его объятиях.
— Как насчет того, чтобы я взял тебя. — Мои губы приоткрываются, когда я делаю едва заметный глоток воздуха, и он придвигает свое лицо ближе, пока его губы не касаются моих. — На диване, на кровати. Где захочешь.
Я вздрагиваю, когда его язык, теплый и влажный, касается моей нижней губы. Разум быстро затуманивается от возбуждения, но несмотря на это, в районе затылка начинает шевелиться что-то, призывающее к бегству. Мне требуется вся сила, чтобы прислушаться к внутреннему голосу. Впервые в жизни решаю не бросать свое достоинство под автобус ради горячего парня. Я прижимаю руки к его груди, но сил оттолкнуть его нет.
— Нет, — это все, что мне удается вымолвить.
Но он не слушает. У него есть прямая связь с моим сердцем. Он знает, что я чувствую и чего хочу, даже не спрашивая. Кажется, я уже говорила это раньше: я — Человек Паук, а он — чертов криптонит.