Траффорд с Чанторией узнали о появлении кори-плюс в их жилом комплексе — Башнях Вдохновения — однажды утром, сев завтракать. Едва об этом сообщили по локальной сети, как до их слуха донесся с легкостью проникший сквозь тонкие межквартирные перегородки плач первой несчастной матери. Был идентифицирован новый штамм кори-плюс, и она пронеслась по их небольшому сообществу точно смерч, перекидываясь от человека к человеку с каждым приступом кашля, каждым чихом и каждым выдохом. Власти уже объявили карантин в полудюжине зданий башенного типа, из которых состоял их район.
Чантория взглянула на Траффорда — ее лицо было живым воплощением тревоги и страдания. Все родители с ужасом ждали мига, когда они со своими детьми очутятся внутри карантинного ограждения, запертые в самом очаге инфекции. И вот этот миг наступил. Власти не снимут барьеров, пока болезнь не натешится вдоволь.
— Кейтлин прекрасно себя чувствует! — застонала она. — Нас должны выпустить, пока она не заразилась!
— Ты же знаешь, что не выпустят, — отозвался Траффорд. — Такого еще не бывало.
Он говорил правду: все слышали истории об отчаявшихся родителях, которые бросались на ограду карантинной зоны, держа своих детей на руках. Из этого никогда ничего не выходило. Полицейские готовы были стрелять, лишь бы не дать инфекции вырваться наружу.
— Но она ведь хорошо выглядит! — продолжала причитать его жена.
— Согласен.
— Значит, нас должны выпустить!
— Чантория, — спокойно сказал Траффорд. — Нас не выпустят. Мы в карантине. Но я думаю, что с ней все будет нормально.
Чантория его почти не слушала. Она уже успела надеть на личико Мармеладки Кейтлин маску, спрыснутую освежителем воздуха, а теперь затыкала щель под входной дверью мокрыми тряпками, чтобы преградить путь болезнетворным миазмам.
— Чантория, — повторил Траффорд. — Ты меня слышишь? Я думаю, что с ней все будет в порядке.
Жена сердито посмотрела на него.
— Ты думаешь! Думаешь! — крикнула она. — На кой черт нам сейчас думать! Молиться надо!
— А все остальные, по-твоему, не молятся? — спросил Траффорд. — В каждой комнате этого дома люди возносят молитвы Богу — между прочим, тому самому, который, по их убеждению, и обрушил на них эту напасть.
Чантория расплакалась в бессильной панике.
— Надо что-то делать! — твердила она. — Помоги мне законопатить окна... или пойди купи лаванда., или хотя бы просто заткнись и почитай какое-нибудь свое идиотское руководство! Не знаю что... но не сидеть же сложа руки! Нельзя позволить ей умереть.
— Я думаю, она не умрет, — ответил Траффорд. — Понимаешь, Чантория, я уже кое-что сделал.
Чантория взглянула на него, и в ее глазах промелькнула надежда.
— Ты что, все-таки...
— Да. Я сделал Кейтлин прививки.
Через считанные часы рыданиями наполнился весь дом: недуг скашивал одного ребенка за другим, и одна мать за другой предавались отчаянию. Малыши, которые уже умели ходить, и дети постарше еще кое-как сопротивлялись, но всем самым маленьким скоро стало очень худо. Всем — за исключением Мармеладки Кейтлин.
По всему району, в сотнях квартир каждого дома матери беспомощно смотрели, как глазки у их детей все сильнее краснеют, а дышать им становится все труднее. Пока симптомы были похожи на симптомы обычной простуды или гриппа, какая-то надежда у взрослых еще теплилась — пусть и слабая, но все же. Каждый родитель старался убедить себя, что его ребенок всего лишь простудился и чудесным образом избежит участи многочисленных жертв страшной бойни, учиненной высшими силами в их уголке города. Но когда появлялась сыпь, люди уже понимали в глубине души, что надежды нет и все, что им остается, — это молитва. Сыпь начиналась около ушек и расползалась по всему телу — пятнышки росли и множились, покуда не сливались в один сплошной покров, высасывающий жизнь из зараженных младенцев по мере того, как температура у них поднималась все выше и выше. Увидев сыпь, матери переставали плакать, и в квартирах воцарялось глубокое, скорбное молчание. Родители сидели около кроваток и обреченно ждали неминуемого конца. Эпидемия была настолько внезапной и свирепой, что почти все дети захворали одновременно, а потому и боль утраты у матерей тоже оказалась синхронизированной. В День Смерти, как назывались подобные дни, весь район погрузился в тяжкую, жуткую тишину: его обитатели скорбели по едва народившемуся поколению, стертому с лица земли буквально в течение суток.