И я впряглась в соседство с инопланетянином.
Жильцом он оказался тихим. Съедал предложенное, пытался лечиться по названной схеме, большую часть суток спал. Во сне его лицо искажалось от боли, дыхание становилось тяжелым, прерывистым. Он экономил последний баллон, позволяя себе не больше пары вдохов за час, но даже так скромный запас быстро подошел к концу. Взрослый человек в среднем прогоняет через легкие семь литров воздуха за минуту – удивительно, как он продержался больше суток на двадцати литрах газа.
Раны гноились страшно. Мне казалось, бинтов в доме хватит на три поколения вперед, но он изводил марлю килограммами. К вонючей заскорузлой ткани противно было прикасаться, так что я надевала перчатки и задерживала дыхание. Несколько раз, наклоняясь, я была вынуждена ухватиться за ближайшую поверхность и запрокинуть голову: в глазах темнело, как бывает перед обмороком. Однажды, выпрямляясь после приступа, я перехватила внимательный взгляд биста. Он всё еще был слишком слаб для нападения, но не намеревался долго пребывать в беспомощном состоянии.
На третье утро, заслушав отчет помощницы о проделанной работе, я взялась подогреть себе блинчики с творогом – плохая, плохая девчонка, что бы сказал мой диетолог, – а обернувшись, увидела биста на пороге. Он едва стоял на ногах, цепляясь за стену и откос, и слегка покачивался, но сомнений в его выздоровлении не осталось.
Время моего над ним контроля утекало сквозь пальцы.
– Садись, – бросила я нарочито равнодушно. – У меня сегодня блины. Можешь присоединиться.
Сдохнем на пару, – подумалось с цинизмом.
На его запястье болтался браслет наручника. Что ж, я ошиблась, предполагая, что он вырвет ножку: жертвой стала цепь.
Обещание свое я исполнила и поставила перед ним тарелку с самую малость румяным блинчиком, а над своим склонилась, с облегчением устроившись в кресле, и вдохнула, смакуя, аромат. Он мало походил на тот, что в далеком-далеком детстве плыл по дому каждую субботу, но даже так вызывал неясное чувство тепла и уюта.
Открывая глаза, ощутила влагу на ресницах и досадливо скривилась. До чего я докатилась – ностальгировать по былому. Пустая трата времени и душевных сил. А со слезами – еще и физических, что уж точно непозволительно.
– Ешь, – сказала бисту, который вздумал также подозрительно обнюхивать еду. – Тебя вряд ли кормили в детстве блинами. Хотя откуда мне знать, как там у вас всё устроено.
Я решительно сделала первый укус и с облегчением признала, что получилось вполне неплохо. Было бы, право, обидно нарушить диету ради не стоящего такой жертвы продукта.
К травяным сборам в последние годы я тоже привыкла и находила некоторую прелесть в оттенках вкуса, которые научилась распознавать. Сегодняшний состав призван был улучшить сон и нормализовать работу нервной системы. Довольно актуально в моих-то реалиях.
Бист еще долго сидел на кухне. Блинчик прижился в его организме, насколько я могла судить, без особых сложностей, и обед он также разделил со мной. Неудивительно, что мое максимально диетическое питание подошло ему, но этот стремительный переход от состояния полутрупа к стремительно выздоравливающему хищнику не могло не тревожить. Если у меня и оставались какие-то сомнения, демонстрация скорости его адаптации их устранила: лаборатория и перевозка требовались срочно. Очень срочно.
***
Когда вечером я зашла к нему за бинтами, вместо познавательных фильмов о географии Земли на экране телевизора резвились обнаженные фигуры, издавая пошло-вульгарные звуки. Несколько секунд я бездействовала, зависнув в попытках понять, откуда в принципе вылезла эта порнуха. А бист казался странно увлеченным: внимательно наблюдал за действиями парочки, даже подался вперед. Наверное, я издала какой-то звук, потому что он резко повернул голову и так же пристально осмотрел меня. Всю меня, от остриженных волос к едва заметной под просторной рубашкой груди и ниже, задержавшись в районе паха.
Сказать, что меня пробрала дрожь, значит не сказать ничего. Я велела себе не глупить и не искать подводных камней там, где их не могло быть, – не в его состоянии, не с его происхождением, – но самовнушение работало слабо. В глазах биста не было похотливого интереса, но я бы не стала полагаться на отсутствие внешних признаков: он в принципе мало выражал эмоции привычным людям способом.