«Да, это очень удачная идея. Читаешь мысли? Хочешь сегодня чего-нибудь или полностью отдаешься в мои руки? Я хочу тебе предложить кое-что попробовать. И, если хочешь, дам кое-что взамен».
«Целиком доверяюсь тебе в заданных рамках.) А что предложишь? Заинтриговала. =)»
«Это прекрасно! Хочу тебе предложить очень интересную вещь, которую ты точно не пробовал, учитывая твои психологические рамки, замеченные мной. Я хочу сделать тебе массаж. Всего. И, конечно же, простаты — как вишенка на торте. Испугаешься или разрешишь?»
Тут Антон поутих. Он стремился к отдыху; к чему она стала уходить в психоанализ? Горячеву до сих пор казалось, что «терапия» — это лишь красивая официальная версия. Он не любил, когда к нему лезли в душу и пытались разложить его поступки на составляющие, будучи уверенным, что справляется с этим и сам. Даже среди его близких друзей напрямую о каких-то внутренних косяках решалась говорить только Алена, и Антон списывал это на бабью привычку все привязывать к чувствам. Когда как нормальный мужик функционировал проще: стоит — не стоит; кончил — не кончил. А какие там психологические рамки мог сломать массаж простаты… Антона это предложение настолько возмутило, что он даже не переспросил, что дают взамен такого непотребства.
«Какие рамки, я же совершенно раскрепощен! — отвечал Горячев, стараясь держать тон. — А массаж — это хорошо. Что до простаты — с ней все в порядке, не надо ее трогать. =) Если только непрямой. Задница моя неприкосновенна. =)»
«Ну так тебя ждет одно желание. Любое, которое не противоречит контракту. Подумай, ты точно не хочешь ничего получить? Ведь тебе будет приятно. Не пугайся, я не собираюсь тебя насиловать.) Подумай».
«Только не говори, что путь к твоей милости лежит через мою жопу», — почти — но лишь почти — краснел от гнева Антон. Размышлял, нервничал, перемалывал фразы на слова. А сам печатал:
«Подумаю. Но я пока все равно ничего не решил на счет желания и просто хочу твои ручки. =) Именно твои, в конце концов, понимаешь? Так что жди меня, как я тебя ждал. Я сейчас уже поеду. =)»
Горячев закрыл переписку. Ему надо было остыть немного, все обдумать: конечно, эта доминатрикс наверняка просто предложила один вариант из своего ассортимента, сформированного долгой практикой. Антону нечего было делать, кроме как напомнить себе, что подобные услуги — это целый образ жизни, и если бы хозяйка хотела, то предложила бы и еще что пожестче. Оставалось мыслями вернуться к приятному и седлать метро да автобус. У него все еще была вторая часть тела, помимо мозга, обладающая личным мнением.
И вот Горячев уже переминается с ноги на ногу у ворот коттеджа, а потом еще и на пороге дома. Он приветствовал Елену хищной заговорщической улыбкой, а еще — непробиваемой решимостью и спешкой, каких не было в прошлый раз. Оделся Антон сегодня еще потеплее да попродуманнее. Помимо футболки и брюк, которые теперь не были значительно защищены утепленной и усиленной мотоциклетной одеждой, он накинул сверху удлиненную толстовку, которую пока не снимал даже в теплом доме. Елена посмотрела на такое дело с недоверием, напомнила, что будет ждать в прихожей и, если Горячев захочет, может попросить водителя захватить его, когда наступит время возвращаться домой.
Сегодня Антона ждал все тот же легкий ореховый аромат с примесью цитрусовых. Из динамиков звучала не музыка, а потрескивание костра в камине. Горячев прислушался. Где-то в комнате раздался шорох. Шаги хозяйки по паркету отозвались глухим стуком, словно ее обувь была на довольно плоском каблуке. Антон улыбнулся, развернулся боком по направлению к источнику звука и взялся за края толстовки.
— Ты только посмотри, в каком состоянии добрался, — смешливо заметил он, стягивая с себя теплую кофту. В процессе и футболка, надетая под нее, задралась до груди. Ниже открылось то, что Горячев столь тщательно прятал под полой. Даже под плотной тканью брюк заметно проступал крупный ком. Натянулся, врезался в пах вещевой шов. Уже медленнее, блаженствующе Антон оголял развитый торс до конца, переминаясь с ноги на ногу. А затем одежда упала на пол. Горячев сунул ладони в карманы и усилием оттянул штаны немного ниже, чтобы ослабить свои мучения. — Даже январь не помешал…
Антона поприветствовали с ощутимой усмешкой и сладким вздохом; теплые ладони прижались к щекам, оглаживая прохладное с мороза лицо. От перепада температур приятные мурашки поползли по телу, проступили гусиной кожей. Мягкий, но требовательный, уговор рук заставил Антона двинуться следом, пока его собственные не настигли какую-то кожаную мебель. То был, по ощущениям, высокий массажный стол с подобием подушки в изголовье. Горячева заставили сесть, упираясь ему в живот, потом плавным жестом увели руки за спину и связали, но на сей раз наручники были мягкие.
— Это чтобы я не стер себе запястья, как в тот раз? — Антон захохотал, пробуя на прочность новые оковы. Послышался щелчок пальцев. На поверку наручники и правда казались надежнее: широкие, из плотной кожи, с короткой перемычкой. Но в них было удобно — насколько вообще может быть удобна ограниченность в движении. Опершись ладонями позади себя, Антон уселся поглубже. Раздвинул бедра, едва заметно (но невероятно ощутимо) ерзая на месте. Долгожданная ручка приземлилась на пах, мучительно стиснув в пальцах напряженный член. Горячеву расстегнули брюки, вынудили приподняться, чтобы стянуть их вместе с нижним бельем. Тот облизнул пересохшие губы, подставляясь, показывая, что давно уже готов. Он слышал, как хозяйка удовлетворенно вздохнула, и было в том дыхании сладкое предвкушение и удовольствие. Да и движения ее, Антон заметил, стали мягкими и тягучими.
Щелкнул невидимый колпачок, послышалось бульканье какой-то жидкости, затем влажный звук растираемых ладоней. Нетрудно догадаться — масло. Горячев сразу узнал нотки цитруса, что послышался ему при входе в комнату. Ладони плавно скользили по коже, и казались еще более нежными, чем прошлый раз. Горячев выгибался и жмурился (обычно он рефлекторно держал глаза открытыми, даже несмотря на повязку), вздрагивал, когда прикосновения оказывались чересчур манящими. Соски — Антон подавил стон и стиснул бедра, пронзенный чувственным импульсом, — живот — снова развел колени, призывно раскрываясь, — и все оборвалось, но через мгновение и три медлительных шага началось на стопах, которые богато сдобрили маслом. Массаж ног — странная нота в ласке для женщины, ибо многие из них обычно избегают всего неэстетичного в сексе. Антона упрекнуть было нельзя — он отличался особой чистоплотностью.
Постепенно Горячев расслаблялся. Непривычное теплое ощущение поднималось по усталым ногам, наполняло стопы, оседало рыхлым удовольствием внизу живота. Ласка шла вверх, как мох прорастает по стволу дерева, пробиралась от корня к кроне. Антон дрожал, тихо постанывая под нос и извиваясь — издевательские прикосновения к эрогенным зонам накапливали желание, фокусировали его будто бы в одной точке, но не давали ни облегчиться, ни отдохнуть. Его гладили, мучили, терзали; масляный палец постучал Антону по виску, оставляя пряный влажный след. Тот мотнул головой, сперва инстинктивно определив это как попытку сдвинуть его — мол, так метался, что оказался на краю. Но после уворота хозяйка повторила жест. Пришлось очнуться.
— Что?.. — улыбнулся Горячев сквозь сладкую дремоту, усмехнулся. — Проверяешь, живой ли я? «Есть кто дома?» Пока да…
Два щелчка. Нет, явно не в этом убеждалась хозяйка. Руки пошли вниз, пальцы едва касались члена, ходили по стволу, но нажатие их было до дурноты невесомым. Антон опять начал отключаться, чувствуя, как с новой силой разливается в расслабленном теле томление. Он улавливал знакомый почерк — хозяйка всегда больше внимания уделяла головке и яйцам, нежели стволу. Но все глубже погружалась вторая рука под ягодицы. Секунда — и уже между них Антон ощущал масленую дорожку. Непривычные прикосновения зародили сперва в теле, а потом и в голове подозрение. И только нежный палец направленно мазнул вокруг ануса — так Горячев чуть не подскочил, с хлопком сводя колени. Несчастная рука оказалась зажатой между бедер, как в медвежьем капкане, и если бы не масло — не выскользнуть было бы ей против воли Антона.