— Что стряслось, Лев?..
Лев хотел улыбнуться Антоновой невинной и душевной реакции, но он так и не смог реализовать чувственного порыва. Богданова хватило только на схематичные действия: попросить Горячева раздеться и присесть напротив, предложить выпить, но, не дождавшись ответа, снова смачно залить в себя огненной воды.
— Валентин сегодня звонил, — Лев положил перед Антоном уже знакомые ему распечатки зашифрованных сообщений. — Видишь, тут буква? Она значит «да». А эта — «нет». Вот и весь секрет. Сегодня от поставщика поступил запрос на документацию, к которой не должно быть доступа. Ну и… Финансовый отдел запрос одобрил, после того как получил это письмо… Антон, — Богданов уткнул лицо в ладонь, чтобы спрятать и спрятаться. — Он курировал все дела фирмы почти с самого открытия. И если сначала, когда все было на поверхности, там хоть конкретика какая-то, то в дальнейшем они и приказы нарушали, и… Я не знаю… Дерьмо. А мы нашли такие же письма почти у всей фирмы… Ты понимаешь, что это значит?
Антон поджал губы. Его глаза загорались ненавистью каждый раз, когда звучало имя Валентина. А когда оно произносилось в контексте, Горячев выглядел, точно сейчас с цепи сорвется, ринется искать Багратионова, лишь бы прекратить все. Стиснув руки в кулаки, он склонился над столом и перевел взгляд с бумаг на Богданова. К сожалению Антона, сегодняшние новости тоже были лишь очередным витком, и кулаки здесь защитить не могли.
— Зачем ты ему? Лев, чего он хочет? Неужели ты совсем не знаешь, почему за тобой идет охота? Он же… Он не похож на обычного маньяка, — Горячев криво и невесело улыбнулся.
— Я не знаю. Думал, что это месть, но такая изощренная… Я не понимаю, как он узнал, куда мы бежали, и имена. Как это произошло — я не знаю. Мы все это время скрывались от него, я был уверен, что… — Богданов прервался и вздохнул. Перед его наконец поплывшим взглядом предстало обеспокоенное лицо Горячева, а в сердце ощутимо уколол страх, но Лев не решился его озвучить. Сказанные Багратионовым слова заронили в душу семя сомнения: нужен ли ты будешь кому-нибудь, когда в тебе нет силы? Когда в тебе одни лишения? — В любом случае, теперь нужно быть вдвойне осторожными.
— И мы будем, — продолжал воевать Антон. Видно было по нему, что он не ощущал и не допускал даже возможности поражения. Лев знал Горячева последним упрямцем: тот в слепой ярости мог завоевывать «женщину», в которую влюбился, едва ли что-то о ней зная; или с тем же остервенением убегать от мужчины, которого боялся узнать. В обоих случаях только Богданов смог переупрямить Антона. Но это не научило Горячева ничему, кроме того, что упрямство вознаграждается.
— Только не вини себя, Лев, — продолжал врываться он в ватные мысли. — Я вижу… Что ты себя винишь. Багратионов — аморальный мудак. Он знает тебя с детства и паразитирует на тех твоих слабостях, свидетелем которых был. Но ты сейчас совсем другой человек. Пускай, он замутил преступную схему и ходил за тобой по пятам не переставая… Но он совсем не знает, что ты за человек. Ты гораздо умнее и сильнее, чем он пытается тебе показать. А еще у тебя есть семья. Теперь она совсем большая. Ты же знаешь, что я твоя семья? Что все сделаю? И меня он не купит. Даже ты меня не купишь, Лев…
Горячев потянулся навстречу и крепко стиснул в ладонях кисть Льва. Антон улыбался. Пытался даже шутить. И заглядывал в глаза с такой верой, какую встретишь у редкого монаха. Богданов исступленно сжал любимые руки, оставляя выпивку и окунаясь с головой в чувственный порыв. Он вслух шептал о том, что любит Антона, а про себя просил не обмануться в этом.
5.05. Пятница. Кто эта девушка?
Ситуацию с бухгалтерией Лев, посоветовавшись с Еленой, решил самым простым способом — пригрозил судом, потребовал уволиться. За финансовыми услугами было оговорено обращаться к сторонней фирме. Это выходило намного дороже, чем держать своих прикормленных счетоводов, но легче, дешевле и безопаснее войны с нарушенными правилами и корпоративной этикой. Меньшее из двух зол.
Улей — Nature’s Touch — на радикальную перемену и отреагировал ярко. Ярко негативно. Попытка сделать все тихо и провести операцию в нерабочее время не увенчалась успехом, и по резиденции поползли слухи, облепившие со скоростью света образ доброго начальника-олуха и его стервозной сестры. Теперь Лев выступал в любом рассказе исключительным антагонистом, последней мразью и сволочью. Смешно было, что почти каждая речь заканчивалась очередным «я так и знала», «а меня предупреждали», «я чувствовала». Обстановка накалялась, что масло на сковороде перед обжаркой стейка с кровью. Лев старался держать лицо и оставаться беспристрастным. Елена с улыбкой вручала трудовые книжки бывшим подчиненным и каждому от души желала никогда больше не устроиться на работу. «Не расстраивайтесь, Антонина Ивановна, — зубоскалила Богданова на прощание главбуху, — вот и похудеете. Ведь больше такую зарплату вы нигде не увидите».
Все шло к тому, что Багратионов толкает Богданова в финансовую яму. Лев монотонно вел переговоры с поставщиками, старался реализовать как можно больше продукции, запустил акцию, чтобы встряхнуть складские стеллажи. Антон, который уже углубился в новый проект, наряду с моральной поддержкой каким-то чудом тоже находил время и возможности помогать, не требуя ни нового контракта, ни оплаты — приводил со своей стороны рекламных агентов, мобилизовал Алену, а через нее и штаб девочек-блогеров разного уровня, помогал составлять письма. Вот и приходили Богданову вечерами вместе с полными заботы и обожания сообщениями пусть не слишком внушительные, но обнадеживающие новости, ссылки с публикациями, файлы.
От Льва, правда, не отставала, как казалось, сама жизнь, не с меньшей щедростью вываливающая в реализацию вместе с крупинками удачи залежавшиеся тайны и недомолвки. Тем вечером Богданов, как непозволительно часто случалось в последнее время, занял опустевший кабинет главбуха — по горячим следам увольнений всю соответствующую документацию он решил перепроверить лично. Тут-то, на хорошо прослушиваемой границе с кабинетом Елены, он и стал свидетелем очередного странного диалога. Второй раз за долгое время сестра разговаривала здесь с кем-то о чем-то личном. Началось все совершенно невинно: с размашистого хлопка дверью и контрастно тихого шага, последовавшего за ним.
— Вы нас не звали, а мы пришли, — узнал Лев насмешливый тон Насти.
— И что пришли? — было слышно, как улыбнулась Елена и зашелестела бумагами. — На меня посмотреть?
— И себя показать, ага. Просто знаешь, Ленин, солдат спит, а служба идет, но я бы сейчас вообще выпила кофе… Приглашать тебя на чашечку не буду, чтобы не отлучаться, а вот навязаться за компанию могу. Как ты к этому относишься?
— Положительно. Я могу тебе предложить кофе, если ты его сама возьмешь с полки и заваришь, — кокетничала Елена. — Вон там. А чайник знаешь где.
— Это будет самый отвратительный кофе в твоей жизни, я тебе обещаю.
Лев вздохнул. Для Елены ситуация с Валентином хоть и была ударом, но, как казалось Богданову, куда меньшим и каким-то логичным, естественным, словно ожидаемым. Она стремилась сбежать и в мыслях давно отказалась от всего, над чем они совместно трудились.
На какое-то время за стеной повисло молчание, разрываемое только рабочим шуршанием, кипением воды и звоном посуды. Настя напевала что-то себе под нос — и ее голос, как и мотив, в очередной раз уничтожал в воображении темный и почти бесполый облик. Мелодия отдавала чем-то грустно-девичьим и диснеевским. Елена засмеялась: