— Все с тобой как надо. Но так лучше будет, правда… Давать вторые шансы — два раза огорчаться, — нахмурился он и отвернулся к двери. Пара секунд возни — и в лицо уже веяло сырым сквозняком с лестницы. — Спасибо, что позаботилась, в любом случае. Пока…
Хлопок и поворот замка уже за спиной прозвучали, как пощечина. Обреченно Антон побрел вниз. Вызвал такси. Впереди его ждал вполовину сокращенный, преждевременный путь домой.
Ночь 3–4.02. Хозяйка
На столе темного дерева лежал ежедневник, который нервно трепали руки. На открытом развороте, на одной из страниц цвета слоновой кости было написано несколько имен, ранее зачеркнутых: Сергей, Артур, Слава… И последнее — Антон. Рука несколько раз намеревалась зачеркнуть имя, но вышло только обвести пожирнее и поставить рядом точку. Слева — телефон. Он был активирован: вот открылась злополучная программка, несколько уже давно неактивных контактов и вдруг…
«Антон печатает…» Читалось в этих двух словах, загорающихся короткой вспышкой и сменяющихся нервозно-безликим «в сети», что-то угнетенное, недоговоренное, слишком недоверчивое. И это — после тех наглых смайликов-улыбок, сладких провокаций.
«Ну вот, теперь могу».
И все. Но через несколько мгновений, словно опомнившись, снова: «печатает…»
«Ну и резкая же ты =)) Я просто в клубе был с друзьями».
Рука отбросила телефон в сторону, на дальний угол стола, но сообщение оказалось прочитанным. Взяла ручку, нависла над именем… Прошла секунда. Две. Три. Пришлось поставить еще одну точку, чтобы завершить хоть как-то затянувшееся действие. Стоит ли писать ответ? Мобильный телефон рвано перемещался то в руки, то на стол, то в карман, то опять в руки. То загорится экран неприятным голубым свечением, то вырубится окончательно и обратится в черную дыру одним мигом. Пальцы печатали спешно и жестко ударяли подушечками о гладкое стекло.
«Ну так я выбираю следующего или тебе все еще нужны мои услуги?»
И тут Антона прорвало, потому что он тут же начал что-то писать — перебойно, остервенело… Остановился. Даже сквозь текст угадывалась агрессия, которую он, возможно, силился скрыть — но отказывал себе в этом. Не любил, не умел врать?
«Почему ты этим занимаешься в том же доме, где со мной проводят совещания? Я не тупой, мне кажется, что ты тоже в компании… Просто сразу скажи мне, если я решу отказаться, у меня будут проблемы?»
Пальцы остервенело колупали защитное стекло экрана в ожидании верной мысли. И печатать начали не сразу, долго подбирая правильные слова, а затем стирая их одним махом, скашивая лихим прорывом.
«У тебя не будет проблем, отказывайся и уходи. Если тебя только это волнует, то на этой стороне все прекрасно. Если ты плохо читал договор, то прошу повторить и заметить, что он обоюдоострый для нас обоих. Я тебя вычеркиваю, все забудь и успокойся».
«Я еще не сказал нет».
На этот раз сообщение даже не пришлось открывать полностью, чтобы прочесть. Палец до немоты вбился в «отметить как прочитанное», а после длинные пальцы вернулись к шершавым листам ежедневника и прохладному металлу ручки. Стержень уперся в бумагу, промял ее, почти проткнул насквозь. Отвечать Антону никто не собирался, готовясь сделать последний прочерк. Однако он не замолкал.
«Просто поставь себя на мое место… Это все очень странно. И непривычно. И меня все еще мучает паранойя… Но это все равно не отменяет того факта, что мне с тобой очень хорошо. И я, наверное, не прав, что не писал первым. Я просто не общаюсь обычно с девушками после секса. Вот такой я мудила».
Ответный удар последовал практически незамедлительно:
«Да, ты очень неуважителен к девушкам. Но со мной такое не проходит, как видишь. Тем более, отчего ты ведешь себя так, словно ты выбираешь? Я тебя тоже выбираю. И могу тебе сейчас отказать просто потому, что мне не нравится, что ты мудила, Антон. И меня не устраивают эти твои скачки настроения. Либо все устраивает, нравится — остаешься. Либо уходишь».
Сообщение отправилось, а руки замерли, стискивая пальцами чуть потеплевший металл. Вдогонку полетело:
«Да, мы работаем в одной компании».
Антон на какое-то время замолчал. Он не отошел: висел в сети. Наверное, перечитывал сообщения, думал. И писать начал только спустя долгие десять минут — так же медленно и осторожно.
«Хорошо. Мне очень нравятся твои ручки. И ты уже заставила меня умолять, поэтому я отношусь к тебе не так, как к большинству девушек — чтобы ты знала. Прости, что поступил так неблагодарно. Ты еще будешь ждать меня?»
Послышался глубокий вздох, а после несчастное имя Антона стало самой жирной надписью на всем развороте. Сначала Горячеву никто не отвечал, а руки просто аккуратно выглаживали чуть помятые на уголках листы планера, после — перебирали письменные принадлежности в металлическом стакане, что покоился на столе.
«Конечно, Антон, я тебя очень жду. Но мне очень важно знать, когда мы собираемся заранее, чтобы иметь возможность устраивать встречи. Мне нужно готовиться».
«Завтра. В 18:00 или около того. Подойдет?»
«Может быть. Я подумаю».
========== V ==========
4.02. Суббота. Перемирие
Суббота у Антона началась с раннего болезненного подъема. Он перепил вчера: заливал свое поражение с Элей, пытался принять анестезию для храбрости — разорвать странную порочную связь одним махом. Сквозь туман похмелья, словно из сна, вспоминались собственные эмоции: как он злился из-за сорвавшейся ночи, а потом из-за того, что его могли так легко на кого-то заменить. Это ли ощущала каждая, кого Антон бросал, все же успев познакомиться и начать какое-то подобие отношений? Что ж, осознавать себя самого банальным предметом для интимного наслаждения оказалось более унизительно, чем он думал ранее. Да и госпожа на том конце не была глупой девицей, неспособной понять, с кем она связалась. Щелкнула его по носу, как зарвавшегося пацана…
Горячев не мог понять, что тогда в результате заставило его остаться, извиниться. Задетое самолюбие, протестующее против того, что контролировать ситуацию невозможно? Но он не чувствовал себя принужденным. Убедительные доводы в пользу безопасности? Они бы не имели никакого смысла, если бы Антон не хотел продолжить. Факт оставался фактом: от одних этих рук он получил то, чего не смог бы и с опытной красивой женщиной прошлой ночью… Анализируя на трезвую голову, Горячев вообще пришел к неутешительному выводу, что характерная Эля, скорее всего, не дала бы ему и раза кончить, не удовлетворившись сама. В то время как та, невидимая, ласкала его одного, возносила на вершины блаженства, вытряхивая не только физически, но и эмоционально. И что Антон мог выбрать, если единственной патологической страстью в нем была страсть к сексу?
Протрезвев окончательно, Горячев еще несколько раз перечитал диалог (не только ночной фрагмент — от начала и до конца), повздыхал и договорился сам с собой. В документе и правда нашлось достаточно правил и ограничений, в том числе и для «поставщика услуг» — Антону гарантировалась ответная анонимность, запрещалась съемка на камеру и даже запись голоса, все инструменты, которые применялись к нему, должны были содержаться в стерильности… В целом договор обладал юридической силой, хотя от второй стороны Горячев имел только незнакомую ему подпись. Да и Антон рассудил, что даже если его репутация будет запятнана — на его стороне информация, в случае раскрытия которой скандал разразится вокруг целой фирмы. Нужно было перестать жалеть себя и трусить. В конце концов курить травку в клубе своего лучшего друга — тоже полная херня. Просто Антон доверял и оттого не боялся личной ответственности.
Наврав друзьям с три короба, что он благополучно добрался домой после того, как отлично провел время («Спасибо, вы самые крутые! =))»), Антон первым влез в чат с хозяйкой. Обед плавно перетекал в поздний ланч, а это значило, что скоро нужно было выезжать, если встреча состоится. Но каково же было удивление Горячева, когда на вопрос о том, все ли в силе и ждут ли его, он получил совсем другой ответ.