– Слушаю, слушаю, – сказал он в трубку.
– ..
– Ага – ..
– Да. Понял. Все вроде бы нормально, как и договаривались.
– ..
– Когда ты хочешь подъехать?
– …
– Сегодня уже поздно.
– …
– Говоришь, для этого не бывает поздно? Тогда приезжай.
– …
– Конечно, один. А кто же еще у меня может быть?.. Когда заглянешь?
– …
– Хорошо. Ворота будут открыты. Только не лети, как бешеный, а то про тебя потом скажут, что ты спать не даешь мирным министрам и их замам, – генерал заулыбался собственной шутке.
Полковник, сидевший напротив, пил водку мелкими глотками. Генерал взял свой стакан, который в его лапище выглядел стограммовой рюмкой.
– Ну, полковник, будь здоров. За все хорошее, что мы успели сделать.
– Дай Бог, чтобы нам и дальше везло.
– Что, думаешь, не повезет?
– Ничего я не думаю.
– То-то же.
Полковник улыбнулся почти заискивающе. Он вообще всю свою жизнь боялся спорить с этим человеком.
Хозяин дачи одним глотком выпил водку, затем крякнул и бросил в рот несколько орешков, лежавших в фарфоровой чашке. Пожевал их, промокнул губы салфеткой и взглянул на полковника.
– Больше тебе пить не надо. Сейчас я дам тебе денег, – генерал громко щелкнул пальцами – так, словно он был профессиональным испанским танцором.
Тут же появился телохранитель.
– Неси деньги, они лежат на моем столе.
– Сколько?
– Неси все, что там есть.
Телохранитель исчез и вернулся через минуту, держа в руках конверт.
– Вот, возьми эти деньги, – генерал подвинул конверт через стол к полковнику. – Для начала тебе хватит.
Только, самое главное, не дергайся, не спеши и не пережимай по мелочам – прикрою, если что. Попробуй поговорить с ним абсолютно спокойно, тихо-мирно, не намекая на то, что ты имеешь хоть какое-то отношение к смерти его родственников. Понял? А вот если он начнет упираться, ты скажи ему, что у него еще есть жена, дети и мать-старушка. Так что пусть он будет посговорчивее. И не скупись, предложи ему денег, предложи много денег, но не сразу, набавляй по пять штук.
– Много – это сколько? – прошептал полковник, исподлобья глядя на своего шефа.
– Сколько? Предложи полмиллиона. Или тысяч семьсот. Сумма значительная.
– Так все-таки полмиллиона или семьсот? Разница есть.
– Для начала вообще ничего не предлагай, просто поговори, по-дружески, как со старым знакомым. Предостереги его, постарайся влезть ему в душу. Только не нагадь там, как ты любишь это делать. И пока ничем сильно не пугай. Говори вежливо, как со мной.
– Ясное дело.
– Только не гадь в душу, человека можно пугать, покупать, но унижать не надо.
Полковника передернуло от этого замечания, однако он лишь улыбнулся в ответ немного нахальной, немного брезгливой улыбкой.
– И не ухмыляйся, – генерал взял стакан и повертел в руке, – не ухмыляйся. Понял? Сейчас не до глупых улыбочек. Дело разворачивается серьезное.
Надеюсь, ты это понимаешь?
– Конечно, понимаю, – кивнул полковник и запустил руку в карман.
– Курить не надо, не люблю, – сразу же угадал хозяин дачи намерение гостя, – покуришь на улице.
– Хорошо, – согласился полковник, поднимаясь и пряча пухлый конверт с деньгами во внутренний карман пиджака.
– И действуй осторожно, держи меня в курсе всех разговоров и всех своих действий. Понял?
– Так точно! – по-военному отчеканил полковник, вставая с кресла и направляясь к выходу – туда, где висел на вешалке его серый плащ.
После того, как от дачи бывшего строевого, а теперь опального, генерала отъехал «фольксваген-пассат», хозяин дачи поднялся с кресла и несколько раз прошелся по огромной гостиной от окна к стене. Было о чем подумать, было над чем поразмыслить.
Первый шаг сделан, и сделан удачно. В общем, пока никаких мелких срывов или сбоев не предвиделось, все складывалось именно так, как он рассчитал и запланировал. Но убийство тестя и тещи одного из ведущих хирургов Центральной клинической больницы было лишь первым шагом, вернее, шажком к той цели, которую наметил опальный генерал. А его душу буквально разъедали жажда мести и жуткая ненависть к больному президенту.
"Так, так… Вроде, все нормально. Первый шаг сделан, черта переступлена.
Нет, черту я еще не переступил, убийство двух каких-то стариков – это небольшой грех, когда в игре огромные ставки: такие, что обыкновенному смертному даже представить невозможно настоящую цену победы или проигрыша".
А себя бывший генерал к обыкновенным смертным никогда не причислял. Он не сомневался в своей избранности: человеку с такими незаурядными способностями, как у него, конечно же, уготована необычайная судьба. Да, в свое время он парил весьма высоко, не по официальной табели о рангах, естественно, но он мог решать такие вопросы, которые многим занимающим ключевые посты даже не снились. Он был генералом.
Но с ним советовались маршалы и министры.
Власть ныне опального генерала еще полгода назад была почти безграничной.
И вот теперь он никто. И это молодые умники – яйцеголовые – охмурили президента, сбили его с пути истинного, вогнали клин в их старинную дружбу.
– Но ничего, ничего… – пробормотал опальный генерал и вразвалку двинулся к низкому столику, взял графин с водкой и плеснул немного в стакан. – Я им еще покажу! – и странная улыбка появилась на его лице.
"Первый шаг сделан, Рубикон перейден. И главное, я не один, нас много, и все мы желаем одного и того же – устранить президента, убрать его с дороги. И тогда путь будет расчищен, и тогда произойдет то, о чем я мечтаю. А что народ?
Народу все равно, кто им управляет, и меня полюбят с таким же успехом, как полюбили когда-то президента. Чем я хуже его? Да куда там хуже – лучше! Я еще молод, силен. Не умею, конечно, говорить так красиво, как он, но это дело поправимое.
Брежнев и Сталин никогда не были большими говорунами. Главное, я знаю, где, как и на кого нажать. Я чувствую все рычаги власти, все ниточки, знаю, куда тянется каждая из них".
Глава 5
Утро следующего дня выдалось еще более безрадостным и серым, чем предыдущее. По карнизам барабанил надоедливый дождь, по небу плыли тяжелые серые тучи, гонимые холодным ветром.
«Странно, – подумал Глеб, глядя в окно, – такой сильный ветер и дождь, каких давно не было. Выходить на улицу не хочется».
До условленной встречи с генералом Потапчуком было еще полтора часа. Глеб ходил по квартире Быстрицкой, а Ирина продолжала мирно спать. Время от времени Глеб заглядывал в спальню, любовался любимой женщиной, ее красивым локтем, выставленным из-под одеяла, точеным профилем и локонами, разметавшимися по подушке.
"Интересно, что она сейчас видит во сне? – размышлял Глеб, прислушиваясь к тихому дыханию своей возлюбленной. – Наверное, что-нибудь приятное.
Улыбается… Наверняка ей снится сейчас не серое, словно засыпанное цементом, небо".
Быстрицкая действительно видела хороший сон.
Глеб подошел к Ирине и тихонько тронул ее за обнаженное плечо. Ирина мгновенно проснулась, густые темные ресницы вспорхнули.
– Ты что, уже уходишь? – спросила она, чуть виновато моргая.
– Да, дорогая, ухожу.
– А когда вернешься? Можно спросить?
«Раньше она старалась не задавать подобных вопросов», – подумал Глеб, но тут же ответил:
– Не волнуйся, надеюсь, к вечеру буду.
– А который час?
– Уже половина десятого.
– Половина десятого… Половина десятого… Тогда, дорогой, дай я тебя хоть поцелую. Нагнись.
Сиверов растерянно улыбнулся, но присел на край кровати и наклонился к Ирине. Та обняла его за шею, привлекла к себе и поцеловала влажными пухлыми губами.
– Ну-ну, – прошептал Глеб, – я ведь могу и опоздать, поцелуи имеют одну особенность – затягиваться и переходить… – Ну опоздай ты хоть раз, останься со мной!
– Нет, я должен идти, обязательно должен. Ты же знаешь, Ирина.