Я издала подавленный вздох. В горле образовался ком рыданий.
― Хотя в том, что я потерял глаза, есть свои плюсы, ― на лице Влада заиграла улыбка. ― Иногда хорошо не видеть то, чего ты не хочешь зреть. Я не вижу, как люди лгут друг другу в глаза, я не вижу, как они улыбаются, при этом ненавидя всем сердцем. Я не вижу слезы и грусть. Но с потерей зрения у меня обострились другие чувства. Слух, обоняние, осязание. Такая, можно сказать, компенсация за то, что я утратил, ― Влад немного опустил голову. ― Единственное, о чем я жалею, что в мире столько прекрасных вещей, а мне не удастся увидеть ни одну из них.
Одинокая слеза скатилась по моей щеке.
― Ты плачешь, ― огорченно сказал Влад, повернув голову в мою сторону.
― Нет, ― я шмыгнула носом и небрежно смахнула слезу. ― Я не плачу…
― Обычно, когда у людей так дрожит голос, они плачут, ― пробормотал он. ― Я не хотел тебя расстраивать.
― Нет, нет, что ты! Ты не расстроил меня! ― мой голос предательски колебался. И как бы я не старалась унять эту дрожь, ничего не получалось. ― Я… просто… я не могу представить, что бы делала на твоем месте. Как бы себя вела, понимая, что никогда не смогу увидеть снова… Это ужасно, ― я перешла на шепот.
Влад тепло улыбнулся.
― Я верю, что доживу до того дня, когда люди придумают изобретение, с помощью которого незрячие обретут возможность увидеть мир. И тогда я открою глаза и увижу, как солнце во всем своем бескрайнем великолепии блистает и дарит людям свое тепло, и на ярко-голубом небе не будет ни единого облачка! Я верю, что увижу, как идет дождь, как ветер будет колыхать молодую листву деревьев, как в воздухе будут кружиться крупные хлопья снега. Я увижу родителей, целующих своих детей, влюбленных пар, которые будут держаться за руки… ― Влад сделал глубокий вдох. ― Я увижу лицо своей мамы. И твое.
― Безнадежный романтик, ― усмехнулась я, пытаясь остановить нескончаемый поток горячих слез.
Влад горько рассмеялся.
― Моя мечта всегда будет со мной. Она не здесь, ― он указал на голову, ― а вот здесь, ― приложил руку на сердце. ― Я чувствую ее каждой клеточкой души. Она наполняет меня, помогает двигаться вперед и не оглядываться назад. Я никогда не перестану надеяться. Ведь какой смысл жить, если ни во что не веришь?
― Я бы все равно так не смогла, ― промямлила я, вытирая слезы под глазами.
― Думаешь, мне легко? ― его губы превратились в тонкую бледно-розовую, почти белую линию. ― Нет. Каждый божий день внутри меня разгорается борьба между мной и моими страхами. Чертовски тяжело не сдаваться, знаешь ли. Это требует постоянного контроля над собой. Я должен быть сильным все время, изо дня в день, каждый час, минуту, секунду. Я не должен падать. Никогда. Если упаду ― больше никогда не смогу подняться, ― Влад встал напротив меня, прислонившись плечом к стене, и скрестил на груди руки.
― До встречи с тобой я думала, что моя жизнь сплошной кошмар.
― У каждого свои проблемы, ― Влад слабо пожал плечами. ― Просто кому-то везет больше, а кому-то меньше.
― Это несправедливо…
― Такова жизнь.
― И она бывает чересчур жестока по отношению к некоторым.
― Жизнь ― это дар Божий. И я благодарен Всевышнему за то, что родился на этот свет.
― Ты веришь в Бога?
― Конечно. А ты, разве, нет?
― Не знаю. Я никогда не думала об этом.
― Бог есть. Он проявляется во всем. В солнце, в воздухе и природе, в родителях и их детях, в друзьях… Бог есть в тебе и во мне. Мы все его создания.
― Я всегда считала людей, фанатеющих по Богу, психами. С их вечным апокалипсисом и тем, что наши души обречены вечно гореть в аду, если люди не опомнятся и не станут сходить с ума по Создателю, как они.
― Они и есть сумасшедшие, ― Влад пожал плечами. ― Тот, кто по-настоящему верит, не выставляет свою веру напоказ. Это должно быть только внутри тебя.
Наши философские размышления были прерваны свистом чайника.
― Пора пить чай, ― сказал Влад и оттолкнулся от стены. ― Я ужасно проголодался, а ты? ― он не молчал и секунды. ― Не отвечай. Я знаю, что ты тоже голодна, но откажешься, если я предложу, потому что стесняешься.
Я заставила себя закрыть рот.
― Пойдем, ― сказал он мне.
Мы попили чай с булочками с повидлом, которые испекла мама Влада, а потом мне позвонил папа.
― Мне пора, ― сказала я Владу.
Он кивнул.
― Книга, ― напомнил он.