В этот день Тея и остальные девочки вышли из тренировочного зала несколько оглушенные. Услышанное произвело на них глубокое впечатление. То, что придавало этим женщинам несомненную привлекательность, поняла Тея, были их честность и сила – и эти два качества были неразрывно связаны друг с другом. Женщины как бы говорили: «Смотрите, в своем деле я лучше всех в мире, но я не могу сделать все что угодно». Эти два утверждения, взятые вместе, давали им чувство уверенности, позволяющее принять любой вызов. Если собственных сил гвардейки было недостаточно, чтобы справиться с препятствием, это могла сделать объединенная сила команды – и она не стеснялась попросить о помощи, если это было необходимо, потому что знала, что в другой ситуации ее собственный вклад в работу команды будет не менее ценен.
Лучницы были непреклонны и безжалостны – и тем не менее находились в совершенном равновесии. Они уважали друг друга и уважали сами себя. Тея знала, что некоторые из них до прихода в Черную гвардию были рабынями; в других текла благородная кровь. Одни извлекали синий, другие желтый, зеленый или красный, были здесь и бихромы. Одни были высокими, другие тощими, третьи не уступали в мышечной силе своему командующему. Все они были разными – но, признавая эти различия, гвардейки смотрели только на то, как их можно использовать, а не мерились, кто лучше или хуже. Служба в Черной гвардии являлась стержнем их личности; все остальное было вторично.
Для девочки, которая была рабыней, страдала цветовой слепотой и извлекала лишь один никому не нужный цвет, это было все равно как если бы перед ее носом помахали самой немыслимой мечтой. Вступить в Черную гвардию ей приказала ее спонсорша, годами она тренировалась с этой целью по указке других и для пользы других, но теперь она действительно желала этого сама, по собственным соображениям. И желала всем сердцем!
Глава 29
Кип с Теей закончили бегать круги – на этот раз наказана была Тея, за то, что ударила парня, пренебрежительно назвавшего ее малюткой, – и теперь у них не оставалось времени привести себя в порядок перед следующим занятием. Тея сказала, что это будет практика цветоизвлечения, – кажется, эта мысль приводила ее в ужас. Кип со своей стороны ждал предстоящего урока с нетерпением, даже несмотря на то, что был весь растрепан и вонял потом.
Как обычно, Тея показывала ему дорогу. Практикум проводился на другом уровне, на солнечной стороне Башни Призмы, не там, где у них обычно были лекции. Однако добравшись до нужной двери, Кип увидел, что перед ней его поджидает Гринвуди.
«О нет!»
– Кип, – произнес морщинистый служитель. – Ты опоздал. Красный люкслорд будет недоволен.
«А меня ведь так волнует его недовольство!»
– Чего ему еще от меня надо? – спросил Кип.
– Он вызывает тебя к себе.
– А если я не хочу идти?
Брови Гринвуди сложились домиком:
– Ты желаешь, чтобы я передал твой отказ Красному люкслорду?
На его лице было написано, что он считает Кипа жалким шутом. Служитель явно его недолюбливал и теперь, когда Кипа отлучили от семьи, не считал нужным это скрывать.
Кип упрямо набычился, готовый послать старого слугу ко всем чертям.
– Кип, – проговорила Тея. Она дождалась, пока Кип посмотрит на нее. – Не будь идиотом.
Он нахмурился.
– Ну хорошо. Пойдемте, – сказал он Гринвуди.
Вслед за стариком он дошел до покоев Андросса Гайла. Он пытался раздувать в себе гнев, но на самом деле все больше и больше нервничал. Гринвуди раскрыл перед ним дверь и жестом указал на тяжелый занавес, предохранявший помещение от света.
«Видит Орхолам, если старый ублюдок снова меня ударит, я ударю его в ответ!» На самом деле Кип был почти уверен, что не сделает ничего подобного, но от этой мысли ему стало немного лучше. Он шагнул внутрь.
Душные запахи: стариковское тело, благовония, пыль, пот, запах подмышек… а, нет, это уже от него самого.
– От тебя воняет, – проговорил в темноте голос, в котором сквозило отвращение.
– От вас тоже, – отозвался Кип на две секунды раньше, чем у него включился мозг.
Молчание. Затем:
– Сядь.
– Куда? На пол? – поинтересовался Кип.
– Ты что, обезьяна?
– Скорее просто чудовище. В конце концов, мы с вами родня.
Вновь молчание, на этот раз более долгое.
– Я и забыл, насколько безрассудными бывают молодые. Но, может быть, ты не безрассуден, а попросту глуп? Сядь. На стул.