Короче говоря, в Тихом океане масса всевозможных островов, и те из них, которых коснулась цивилизация, составляют пока меньшинство. Нас сейчас интересуют другие, «забытые острова», ибо именно там можно найти мир, чуждый и неведомый европейцам, дикий, близкий к природе, последний район земного шара, где будни еще окрашены сказкой, где до сих пор совершаются древние церемонии вокруг корня янггона (yanggona), где женщины своими грустными песнями привлекают с рифов гигантских черепах, а мужчины в экстазе танцуют на раскаленных углях, где племена еще поклоняются Тики — таинственному богу камня и дерева Южных морей. Если именно таким представлялся земной рай, что так настойчиво искали мореплаватели минувших столетий, то он существует и сегодня. Но вскоре нам предстоит убедиться, что и в этом раю обитает своя змея, что эти нетронутые тайники большого мира имеют свои теневые стороны, хотя солнце и свежий ветер создали здесь такой психологический климат, что на первый взгляд может показаться, будто счастье поселилось в этих местах куда прочнее, чем в других местах на нашей многострадальной планете.
* * *
По этому океану, под этим солнцем, поливаемый таким же дождем, плыл корабль, по следам которого нам предстоит теперь пройти свыше пяти тысяч морских миль. Почему океан назвали Тихим? С бóльшим основанием его можно было бы окрестить океаном Баунти, ибо ни один корабль не вписал такую яркую страницу в историю, как английское королевское военное судно «Баунти», и никогда еще люди так не поражали воображения своих соотечественников, как офицеры и матросы «Баунти». Если кто-либо из моих читателей при словах «острова Южных морей» вспомнит лишь о том, что там царит вечное лето, а женщины танцуют в ярких юбках и особенно благосклонны к приезжим европейцам мужского пола, то этими сведениями мы обязаны вахтенным журналам и дневникам, написанным членами экипажа «Баунти» около 175 лет назад. И даже такому художнику с мировым именем, как Гоген, который рисовал, пил вино и любил на Таити, не удалось своим творчеством чем-то изменить эту картину. Несчастный корабль, чья команда подняла мятеж, чей капитан щедро награждал подчиненных плетью, постоянно урезая и без того скудный паек, чей второй штурман скрылся на неизвестном острове вместе с полинезийками, — приключения этого корабля и его команды как бы воплотили в себе все, что мы связываем с романтикой Южных морей.
Не удивительно, что и по сей день можно услышать вопрос: что же оставили после себя на островах мятежники с «Баунти»? А женщины Южных морей — они все так же пленительны, так же способны приманивать мужчин, заставить их променять жен и детей в зимней, промозглой Европе на безмятежное и ленивое существование среди красот тропического острова? «Да здравствует Таити!» — прокричали мятежники с «Баунти», высадив капитана Блая и восемнадцать оставшихся ему верными людей в баркас и взяв обратный курс, к женщинам островов Общества. Есть ли сейчас основания кричать «ура» в честь островов Таити? Много ли правды в тех рассказах, которые и сегодня вы можете услышать в Папеэте на Таити о нескольких белых мужчинах, живущих на островке Моореа (в том месте близ поселка Пао-Пао, где мы бросили якорь) сладкой и праздной жизнью сибаритов, которых любят, обслуживают и почитают, перед которыми млеют прекрасные полинезийки?
Некоторое время спустя до меня доносится всплеск тихой, освещенной луной воды. Я подхожу к борту и вижу мужчину, который, громко фыркая и тяжело взмахивая руками, плывет к «Мейлис». Матросы выбрасывают конец и спускают в воду маленькую веревочную лестницу.
— У вас случайно не найдется на борту бутылочки «Шатонеф-дю-пап»? — кричит мне незнакомец по-английски с типичным оксфордским акцентом.
Я, конечно, не имею ничего против стаканчика доброго французского вина, но «Шатонеф-дю-пап» не тот продукт, которым я запасся в первую очередь, снаряжая экспедицию на острова Южных морей.
— К сожалению, нет, — вынужден я ему ответить, — но в наших запасах найдется бутылка-другая отменного французского вина. Не окажете ли вы мне честь подняться на борт и отобедать со мной? Сможем попробовать этого вина.
Мы помогаем перелезть через поручни долговязому, худому мужчине средних лет. На нем брюки и рубашка, на предплечье одной руки повязка. Он непринужденно сбрасывает с себя мокрую одежду и обвязывается полотенцем. Затем проворно вынимает искусственную челюсть, кладет ее на пол рядом с бутылкой вина, которую успел принести капитан, и поясняет:
— Мокрый протез даже самого бравого мужчину может превратить в развалину.
— Не хотите ли салфетку, чтобы вытереть зубы?
— С удовольствием, старина. Вы, скандинавы, всегда реально смотрите на вещи. Похоже, сэр, вам не чужды заботы и огорчения старого человека. Позвольте представиться. Меня зовут Питер Брук, вот уже много лет как я являюсь резидентом в Пао-Пао. Когда-то был маклером на лондонской бирже, выставлялся кандидатом в парламент от либералов. Желаю вам приятного пребывания на острове девушек, охочих до мужчин…
— Охочих до мужчин?..
— Вот именно. И я вам обещаю, что жительницы острова не хуже своей славы.
Питер Брук и я быстро находим общий язык, и в этом немалая заслуга капитана Рене Кимитете. Этот крепыш, который может похвастаться 121 килограммом живого веса да еще тем, что он лучший гитарист на всем архипелаге Общества, сам занимается приготовлением пищи на борту «Мейлис»; он, двое матросов и я в качестве единственного пассажира имеем лучший стол, чем в самом шикарном отеле в Папеэте. Экономя запас пресной воды, Рене подает нам к столу вино. Судя по тому, как мистер Брук налегает на еду, ему не каждый день предоставляется возможность лакомиться свиной отбивной с жареными бананами и суфле из сыра. Он то и дело наполняет свой бокал — как видно, французское вино в местной китайской лавке в Пао-Пао не водится.
После сытного обеда мы закуриваем толстые сигары и наслаждаемся неповторимой красотой звездного южного неба.
Поджарый англичанин напротив меня с полотенцем, повязанным на талии, словно сошел со страниц рассказов Сомерсета Моэма. Выпускник Оксфорда, он много лет состоял членом лондонской биржи, был кандидатом в парламент от округа Голфорд в Суррее. В последний год войны служил офицером информации при лорде Маунтбеттене в Юго-Восточной Азии. Военные переживания сильно изменили его характер, и, наслушавшись рассказов своего кузена, поэта Руперта Брука, который долгие годы жил на Таити, Питер распродал все имущество и переселился на острова. Мне трудно в нескольких словах охарактеризовать его образ жизни. Он отнюдь не принадлежал к числу тех, кто перебивался случайной работой, не был каким-то отчаявшимся европейцем, духовно и физически деградировавшим на островке в Южных морях. Никогда ранее он не чувствовал себя более свободным, никогда не испытывал большей потребности в духовной деятельности, чем на этом крошечном островке, который принес ему больше радости в жизни, чем роскошная вилла в аристократическом районе Лондона. И все же он не советует европейцу навсегда поселяться на Моореа.
Мистер Брук ставит на место просохший протез и начинает рассказ:
— На Моореа шесть белых мужчин ведут свободную жизнь. Нас называют клубом «Баунти» — видимо, мы напоминаем тех мятежников, что поселились и жили на Таити, пока их не увезла «Пандора». Но не думайте, что наши будни похожи на тот тихоокеанский рай, о котором обычно пишут а романах. Вы, наверное, знаете все эти «Поцелуи под пальмами», «Белый мужчина, коричневая женщина», «Страна наслаждений» или «Острова, где умирают от любви». Конечно, еды здесь вдоволь и с голоду вы не умрете, но тот, кто каждый день питается плодами хлебного дерева и манго, тоскует по каше и консервам. Женщин здесь много, и весь мир воспевает их пылкость и податливость. Я вовсе их не осуждаю, хотел бы только заметить: что это за женщины? Если вы, сударь, наденете на голову цветочный венок и в таком виде пройдетесь по деревне, все будут знать, что вам нужна вахина. Смею вас заверить, что в тот же вечер, вернувшись домой, вы обнаружите у себя молодую девушку, готовую разделить с вами ложе и варить вам еду. Но вы не сможете с ней поговорить, обменяться мыслями, даже если владеете полинезийским языком. Какими бы близкими ни были ваши отношения, она навсегда останется для вас чужой. Сколько бы она ни родила вам детей, вы никогда не будете чувствовать их своими. Вахина так и останется для вас вещью, и вы будете глубоко несчастны, если попытаетесь вложить в ваши отношения какие-то иные чувства. Чтобы жить в Полинезии, необходимо очерстветь душой. К потребностям плоти надо относиться так же просто, как к хорошему бифштексу или стакану доброго вина. Но нигде на свете вы не будете чувствовать себя таким одиноким и несчастным, как среди весело танцующих островитян, в окружении красивых женщин, среди изобилия еды и сосудов, полных домашнего кокосового вина.