- Извольте, - пожал плечами Отогар. – Если эта история столь же занимательна, что и предыдущие, я с удовольствием выслушаю её.
Авелон улыбнулся одной из своих непроницаемых улыбок и начал рассказ:
- Когда мне было восемнадцать лет, я отправился в странствие, как того требуют обычаи Гильдии Чародеев. В тот день я вышел на крыльцо, посмотрел на небо – как сейчас помню свою тогдашнюю мысль: «Сегодня дождя не будет» - помахал рукой своему учителю и зашагал прочь. Больше я никогда его не видел.
Помолчав, он продолжил:
- Я решил посетить родину моего учителя – Грондию. Меня приняли в Академию Матавира, где когда-то получал образование сам Гриффаэль, и я был горд и счастлив. Первые три года пролетели как захватывающий сон: я открывал для себя тайны магии, проводил интереснейшие эксперименты, знакомился с лучшими волшебниками Грондии. Обо всём, что со мной происходило, я писал учителю – вас это, возможно, удивит, Отогар, но я был очень почтительным и любезным юношей, а Гриффаэль был для меня почти как отец. Поначалу он отвечал на мои письма вовремя; я видел из этих посланий, что он гордится моими успехами. Но спустя три года письма внезапно перестали приходить. Первые несколько недель я не беспокоился – Гриффаэль наверняка ушёл с головой в один из своих экспериментов, как это часто с ним происходило. Но когда прошло четыре месяца, а учитель всё так же не писал мне, я не на шутку встревожился. Я прервал обучение в Академии и немедленно отправился назад, в Тонское королевство. Когда я наконец приехал в Тирль, где жил в те времена мой учитель, то узнал ужасные вещи. Оказывается, несколько месяцев назад во время одного из заседаний Гриффаэль поспорил с магистром Верольдом. Мало-помалу спор перешёл в ссору, и магистр Верольд позволил себе весьма неосторожные слова. Мой учитель не мог стерпеть оскорбления и вызвал его на дуэль…
- Магистр Верольд оскорбил вашего учителя? – воскликнул Отогар.
- Понимаю, - криво усмехнулся Авелон, - представить что-то подобное весьма сложно. Такой почтенный старец… Магистр Верольд заседал в Совете, когда я ещё пешком под стол ходил. Он наверняка отвык от того, что ему возражают. Не знаю, что точно он тогда сказал, но ему следовало знать, в его-то годы, что грондийцы никогда не прощают оскорблений. Во время дуэли Гриффаэль нанёс Верольду весьма серьёзную рану, почти убил его. Его не только исключили из Гильдии, но и приговорили к заточению. Но уже через месяц он сбежал.
- Не может быть. Ещё никто не убегал из подвалов Дворца Гильдии.
- А вот ему удалось.
- И как же?
- Не знаю, - Авелон продолжал вертеть в руке бокал. – Я искал его долгие годы, но так и не смог найти.
Резкий звук откуда-то снизу, с первого этажа, заставил их прекратить разговор и повернуться к двери. Чьи-то быстрые шаги застучали по лестнице, приблизились к двери, и дверь распахнулась. Гармил, ученик Отогара, застыл на пороге, схватившись за косяк и тяжело дыша; никогда прежде он не позволял себе войти в покои учителя без стука.
Отогар медленно поднялся на ноги и шагнул к ученику. Авелон наблюдал за ними из своего кресла.
- Рогриан! - выпалил Гармил, - Рогриан… ранен!
Краски отхлынули от лица Отогара, но он овладел собой.
- Что случилось?
- Кто-то бросил бомбу под карету градоправителя на шествии! Возле гостиницы «Горная роза».
Тут уже Авелон вскочил на ноги.
- Марант мёртв?!
- Нет… кажется, нет.
- Идём, - сказал Отогар. – Прошу прощения, магистр Авелон, но мне надо спешить.
- Я с вами, - решительно сказал Авелон, вставая на ноги и хватаясь за меч.
========== Глава 3. Забота о подчинённых ==========
Стрелы. Они атаковали их стрелами. Людей, вооружённых пистолетами и мушкетами. Если бы кто-нибудь сказал Рогриану об этом заранее, он бы только посмеялся и отпустил бы шутку о том, что Тёмные века давно закончились, а люди, застрявшие в Тёмных веках – остались. Тогда он ещё умел шутить.
И всё же их атаковали стрелами. Полсотни партизан, знавших эти леса и холмы лучше, чем линии на своих ладонях, врасплох напали на двадцать пять мушкетёров. Почти половина погибли сразу, когда стрелы вонзились им в шеи и глаза, оставшиеся похватали мушкеты, и вот тут-то Рогриан понял, что нельзя недооценивать луки. Из мушкета можно выстрелить только один раз, потом надо долго перезаряжать; он хорош в настоящем открытом бою, когда строй стрелков даёт залп и отступает, чтобы дать выстрелить товарищам, пока сами перезаряжают оружие. А на то, чтобы наложить новую стрелу на тетиву, много времени не надо.
Тихий свист стрел потонул в панических криках солдат и ликующих – партизан. Испуганные кони заметались, взвиваясь на дыбы. Рогриан разрядил своё ружьё в голову одного из нападавших, опрометчиво высунувшегося из-за дерева, и вскрикнул, когда острая боль пронзила его правый бок. В следующую секунду земля понеслась ему навстречу – конь сбросил его, и Рогриан упал, упал прямо на тот бок, куда вонзилась стрела, древко обломилось, наконечник глубоко воткнулся в его плоть, и он едва не потерял сознание от дикой боли, но тут же вскочил на ноги.
- Держать строй! – закричал он. – Защищать командира!
Те, кто ещё был жив, бросились к нему, кольцом окружили молодого лейтенанта, который вылетел из седла. На секунду лейтенант благодарно сжал плечо Рогриана. Потом отдал приказ стрелять. Несколько повстанцев, самых отчаянных, выбежавших из леса слишком рано, погибли, пронзённые пулями, но на этом удача закончилась. Их было намного больше, и они пошли врукопашную. Рогриан продолжал сражаться, приклад его ружья разбил головы двум врагам, шпага пронзила ещё двух, прежде чем его обезоружили и повалили на землю.
Он долго сдерживал крики, лёжа на расстеленной ткани в лагере партизан, куда притащили его и других пленников. Стеклянное горлышко бутылки грубо ткнулось ему в зубы, он мотал головой и отплёвывался, но горькая водка всё равно лилась ему в горло.
- Терпи, ваша светлость, - насмешливо сказал лекарь. – Не повезло тебе сегодня, лучше бы ты сразу отмучился.
Окровавленные пальцы погружались в его бок, врач резал и кромсал плоть, пока не ухватился за обломок древка и толкнул его вперёд, пока наконечник не вышел из спины. Рогриан видел всё как в тумане, боль была не убийственной, а просто мучительной, и далёкие крики товарищей доносились как сквозь подушку – алкоголь притупил все его чувства. Кипящее масло полилось на его изрезанную кожу, и он потерял сознание, надеясь, что смерть всё-таки заберёт его прежде, чем он изведает весь позор и унижение плена.
Он был сейчас там, в том промокшем и пропахшем дымом лесу на Западном Рубеже. Его глаза двигались туда-сюда под плотно закрытыми веками, дыхание было еле слышным, почти незаметным. Маленькое пятно крови расплылось на бинтах, которыми ему перевязали шею.
Отогар склонился над своим телохранителем, хмуро глядя в его лицо. Смуглая кожа Рогриана пожелтела, вокруг глаз снова появились тени, которые почти исчезли за последние месяцы, когда на службе у Отогара он стал меньше пить и лучше есть.
- Когда произошёл взрыв, повсюду разлетелись обломки дерева и металла от кареты, - раздался женский голос за спиной Отогара. – Ему повезло, что осколок не задел артерию, но он всё равно потерял много крови.
- Благодарю вас за помощь, госпожа… - проговорил Отогар, оборачиваясь.
- Мэйт, - представилась женщина. – Просто Мэйт.
Южные земли Тонского Королевства были богаты на смуглых черноглазых женщин, но в Мэйт эти черты проявились ярче, чем во многих других. Её огромные глаза были такими чёрными, что белки казались синеватыми; кожа такой смуглой, что цвет губ напоминал о горячем горьком шоколаде. У неё было узкое лицо и длинный крючковатый нос, тонкую длинную шею стягивал строгий белый воротничок. Она совсем не показалась Отогару красавицей. Совсем наоборот. Но было во всей её худобе, резкости, жёсткости что-то удивительно притягательное, и только взглянув ей в глаза, Отогар понял, что: в глазах Мэйт светились ум и решительность, выдающие в ней гордый и твёрдый характер.