Но мало-помалу под действием вина мысли о Мэйт отступили. Чем дальше, тем больше Рогриан думал о Корвилле. Рогриан не хотел быть капитаном, не такой ценой. И несколько часов назад ему казалось, что ему совершенно всё равно, добьётся Корвилл своей цели или нет. Пусть получает свои сиреневые ленты и живёт с невинной кровью на совести. Но сейчас он понял: ему не всё равно. Если Корвилл был готов убить капитана – того, кто стоял выше его, и лейтенанта – равного ему, то что он способен сделать с подчинёнными? Такой капитан никогда не станет заботиться о своих людях. Он и их жизнями пожертвует так же легко, если придётся. Рогриан отодвинул в сторону последний недопитый стакан и тяжело поднялся на ноги. Нет. Он не станет капитаном. Но и Корвилл не станет.
Он дотянулся до висевшего на поясе кошелька, развязал шнурок непослушными пальцами, бросил на стол восемь пито и вышел из кабака. Надо было торопиться – совсем скоро Корвилл покинет свой дом и отправится на службу во дворец градоправителя. Надо застать его прежде, чем он попадёт к Маранту, но не позже, чем он успеет пересечь двор, на котором ещё не сменился караул мушкетёров. Корвилл обязан следить, чтобы в его роте не было дуэлей, но если Рогриан бросит ему вызов на глазах у подчинённых, он не посмеет отказать.
Утренний воздух обжигал холодом, но Рогриан нарочно распахнул плащ, расстегнул крючки жилета, чтобы поскорее протрезветь от прохлады. Он не успел углубиться в узкие переулки, через которые собирался срезать дорогу до дворца градоправителя, как перед ним возникли три фигуры в красно-чёрных мушкетёрских плащах. Один из мушкетёров вышел вперёд, положив руку на своё оружие:
- Рядовой Ги Ванлай, вы арестованы за убийство. Сдайте шпагу.
… Энмор и Висельник свернули в очередной переулок, и внезапно кот остановился, сжался в комок и испуганно зашипел. Энмор тоже остановился, глядя себе под ноги и чувствуя, как к горлу подступает тошнота. По мостовой растеклась лужа крови, тёмные ручейки лениво ползли между камнями, подбираясь к сапогам Энмора. Он посмотрел чуть дальше и увидел мужчину, сидящего на мостовой, прислонившись к стене. Ноги раскинуты, голова свесилась набок, руки, ещё недавно зажимавшие рану в груди, бессильно упали на бёдра. Короткий красный плащ пропитался кровью, вышитый на груди герб Тирля – воробей, держащий в клюве цветок лилии – из жёлтого сделался красным. Кровь всё ещё продолжала вытекать, и Энмор понял, что мужчина был убит совсем недавно.
Совсем рядом, из соседнего переулка, послышался сдавленный крик, зазвенел металл о металл. Кто-то хрипло выругался, и в следующую секунду ругань сменилась хриплым булькающим стоном.
Энмор обернулся на кота.
- Беги отсюда, - тихо сказал он. Висельник вопросительно моргнул. Энмор махнул рукой:
- Быстро!
Сам же он поспешил на шум. Улица была такой узкой, что Энмору пришлось перешагнуть через протянутые ноги мёртвого мужчины, чтобы обойти его. Мертвец был мушкетёром, вне всякого сомнения. Энмор не любил мушкетёров ещё больше, чем городских стражников – к тем он тоже никакой симпатии не испытывал, но с полком мушкетёров у него были личные счёты. Кого попало туда не брали, одного дворянского происхождения было мало, нужны были деньги – форму, снаряжение, боевого коня новобранцы покупали сами. Неподъёмная сумма для бедных дворянских семей. Несколько лет назад девушку, в которую Энмор был влюблён, выдали замуж за богача, годившегося ей в отцы, и всё ради денег, ради того, чтобы её брат смог надеть красивую красно-чёрную форму. И всё-таки он переступил через труп и побежал дальше. Убийство человека из городского гарнизона – это серьёзно, очень серьёзно, особенно сейчас. Волшебник Гильдии такой же слуга государства, как мушкетёр, в такой ситуации он не имеет права пройти мимо.
Свернув за угол, Энмор налетел на ещё одно тело. Неловко взмахнув руками, он упал вперёд, прямо на мушкетёра, свернувшегося клубком на мостовой в луже собственной крови, от острого железного запаха которой у Энмора закружилась голова. Он поднял голову и успел заметить, как двое мужчин отчаянно рубятся на шпагах, как один из них неловко отражает удар и тут же вскрикивает – шпага противника глубоко оцарапала ему левую руку. Раненый отступил назад, чёрные волосы упали ему на лицо, дикие глаза не отрываясь смотрели на усатого мушкетёра, наступавшего на него, направив шпагу ему в грудь.
- Я сказал, - задыхаясь от ярости, проговорил мушкетёр, - сдайте вашу шпагу!
Раненый отступил ещё на один шаг, сам себя загоняя в угол. Шпага в правой руке дрожала, левая рука повисла плетью, распоротый белый рукав на глазах пропитывался кровью, её тяжёлые капли уже повисли на манжете и срывались вниз. Руки Энмора заскользили в крови, когда он оперся на них, чтобы подняться на ноги. Тяжело вскочив, он крикнул:
- Именем Гильдии Чародеев, сдать оружие!
Этот приказ относился к раненому убийце, но вместо него к Энмору повернулся усатый мушкетёр. В следующую секунду раненый сделал быстрое, неуловимое движение. Тишину распорол отвратительный хруст. Глаза мушкетёра широко распахнулись, потеряли всякое выражение. Он осел на землю, рука взлетела к горлу, зажимая его пальцами, светлая замшевая перчатка почернела от крови, которая струйками била между пальцев и брызгала на мостовую.
- Нет… - задохнулся Энмор. Он бросился вперёд, почти машинально выставив перед собой руки. Убийца отлетел на стену и громко застонал, сползая по стене вниз. Энмор схватил умирающего мушкетёра, с трудом разжал пальцы, обхватившие перерезанное горло. Пальцы были холодными, кровь – горячей. Энмор прижал ладонь к ране, сосредоточился на Исцелении, но едва первые золотые искры сорвались с его пальцев, как чья-то рука схватила его за воротник и оттащила в сторону. Мушкетёр бессильно упал на брусчатку, у него уже не было сил зажимать рану, и он только слабо бился, глядя бессмысленным взглядом в пятачок голубого неба между тёмными крышами.
Скользкими от крови пальцами Энмор выхватил кинжал и ударил нападавшего в бок, но лезвие соскользнуло, распоров кожаный жилет. Даже несмотря на потерю крови, убийца был очень силён. Он прижал Энмора спиной к стене и приставил к его шее окровавленную шпагу. Энмор не растерялся и прижал клинок к животу убийцы.
- А, это ты, - хором выдохнули они, разглядев друг друга поближе. Энмор с ненавистью смотрел в красивое смуглое лицо и затуманенные синие глаза, постепенно узнавая этого человека. Телохранитель Отогара. В день их знакомства он врезал Энмору по голове тяжёлым эфесом шпаги, а Энмор запустил ему в глаза едким Порошком Плакальщиков. В общем, отношения не задались с самого начала. Энмор совершенно забыл, как зовут этого типа, но хорошо запомнил его холодный взгляд, его надменный голос. Он чуть глубже вдавил кинжал в прикрытый кожаным жилетом живот противника:
- Прости, забыл, как тебя зовут?
- Рогриан Ги Ванлай. И не смей говорить мне «ты».
- Сам разберусь! Тебя зарезать или заколдовать?
Горячая от крови шпага вжалась в его шею, вынуждая задрать голову:
- Брось оружие.
- Ты идиот?! Я и без оружия могу тебя убить!
- Брось свой кинжал и останови мне кровь.
Энмор закашлялся и зажмурился:
- Проклятье, сколько ты выпил?!
- Я сказал, брось оружие, - хрипло выдохнул Рогриан.
- Тебе Отогар приказал их убить?
Шпага надавила ему на кожу, слегка оцарапывая её. Энмор зашипел от резкой боли. Ему захотелось полоснуть гада в отместку по животу, но пальцы почему-то не слушались, похолодели и онемели, как будто с них капала не чужая кровь, а его собственная. Вокруг было тихо. Очень тихо. Как будто у него отказал слух. Нет, этого не может быть – ведь слышит же он оглушительный стук собственного сердца.