…Рогриан давно пришёл в себя и сидел на кровати, опустив голову. Он понимал, что его дни сочтены, и понимал, что виноват в этом сам. Он отказался сдать оружие и обратил его против собственных сослуживцев – а ведь он хотел их защитить, уберечь от Корвилла! Очередная глупая шутка судьбы. Далеко не первая в его жизни. Но уж точно последняя. С какой-то глухой отрешённостью он думал о жизни, которую прожил. Ему хотелось вспомнить мать и отца, вспомнить молитвы, которым они его когда-то учили, и которые он давно позабыл. Но вместо этого перед его глазами снова возникало бледное лицо Корвилла, раненого, напуганного, каким оно было в ту ночь, когда они бежали из плена. Рогриан закрывал глаза, прогонял образ Корвилла из своей памяти – и вместо Корвилла ему являлся его давний друг, умирающий от отравленного клинка; Мэйт кружилась в танце, красное платье трепетало, как костёр; над ним склонялся Энмор, и в его кроваво-красных глазах Рогриан впервые видел не холодную ярость, а сочувствие.
Замок тихо заскрежетал. Рогриан поднял голову, убрал волосы с лица холодной, всё ещё онемелой от потери крови левой рукой. Неужели так быстро? Он никогда не слышал, чтобы преступников казнили по ночам. Это всегда происходит днём, на глазах у народа. Дверь тихо открылась. На пороге стояли не его бывшие товарищи-мушкетёры. Вместо них Рогриану заговорщически улыбнулся Гармил, и ещё никогда в жизни Рогриан не был так рад его видеть.
… День прошёл, наступила ночь, а Корвилл так и не явился за ней. Под вечер нервы Эдер не выдержали; упав на соломенную подстилку, она плакала, пока не уснула. Пробудилась она в полной темноте; кто-то склонился над ней, поцеловал её руку. Её сердце встрепенулось от счастья.
- Таниэл! – выдохнула она, и с горьким разочарованием услышала в ответ:
- Это я, госпожа.
- Кимена?.. Ты должна была уйти из города!
- Я всё объясню, позже, госпожа. Умоляю, пойдёмте со мной, караул уже сменился, у нас времени в обрез!
Медленно, словно во сне, Эдер поднялась на ноги, подошла вслед за Кименой к двери камеры, и вдруг замерла, замотала головой:
- Нет! Я должна дождаться его!
- Идёмте, госпожа, пожалуйста! – Кимена вцепилась в руку Эдер, взглянула ей в лицо с отчаянной мольбой, но Эдер не ответила на её взгляд. Она прокручивала в памяти строчки последнего письма, которое ей отправил Таниэл Корвилл: она должна доверять ему, и только ему. Кимену могут схватить и пытать, она может их выдать… А что, если её уже схватили? Если враги Корвилла подослали её специально, чтобы заставить Эдер сделать глупость, ослушаться любимого, подвести его?
- Я никуда не пойду! – резко сказала она, вырвав руку. – Уходи. Немедленно!
Кимена в ужасе посмотрела на неё – что это за внезапное безумие? Она услышала далеко в коридоре звуки чужих шагов – караул сменился, стража тюрьмы вышла на вечерний обход… Нужно уходить, иначе их точно схватят!
- Госпожа, он врал вам! – в отчаянии выдохнула она. – Он не собирался вас выручать! Он специально заставил вас взять всю вину на себя, лишь бы самому выйти сухим из воды! Пожалуйста!..
Она осеклась. Эдер смотрела на неё диким, недоверчивым взглядом. Внезапно на её лице расплылась безумная улыбка, и она рассмеялась. Она всё смеялась и смеялась, из её глаз текли слёзы, и Кимена в ужасе смотрела на неё, не в силах пошевелиться.
Она слышала, что шаги приближаются. Пока что не ускоряются – стражники ещё не думают, что есть причина для паники, безумный смех в этих стенах не редкость. Но совсем скоро они придут сюда, и всё будет кончено. За попытку побега Эдер не простят. Суд не проявит к ней никакого снисхождения. Может, до этого момента она ещё могла надеяться на то, что как знатной даме казнь ей заменят на вечное заключение. Но после неудачного побега её точно удавят, обрекут на мучительную и долгую смерть. И Кимену тоже.
Она вытащила из-под одежды стилет и шагнула к Эдер. Женщина всё ещё смеялась, когда лезвие вошло ей в грудь. В следующую секунду она обмякла, как игрушка, руки бессильно упали, голова завалилась набок. Она всё ещё продолжала улыбаться.
Кимена выскользнула из двери и опрометью бросилась по коридору. Громкий крик стражника, обнаружившего тело, отразился от потолка как раз в тот момент, когда Кимена уронила за собой решётчатый люк и побежала по туннелю, оскальзываясь на скользком камне. Она бежала, сворачивая в известные ей ходы и туннели, пока не добралась до последнего проёма, забранного ржавой решёткой. Протиснувшись сквозь широко расставленные прутья, девушка вброд зашагала по воде, держась за городскую стену – через канализацию она покинула границы города. Только когда она выбралась из реки, чувства вернулись к ней. Она упала на мокрую траву и плакала, пока у неё не заболела голова. А потом поднялась, вытерла лицо и зашагала куда глаза глядят, подальше от города.
… В это время совсем на другом конце города отворились Алые ворота. Пары слов, сказанных высокопоставленным магистром Гильдии, и документа, подписанного лично новоиспечённым капитаном мушкетёров, хватило, чтобы стража без колебаний открыла ворота в неурочный час – правда, выпустив из города карету с плотно занавешенными окнами, они тут же глухо затворились. Возница – худенький молодой человек с сероватым лицом и тонкими каштановыми волосами, убранными в короткий хвост – хлопнул поводьями по спинам коней, и те тут же побежали вперёд, увозя карету в ночь.
- В ближайшее время тебе лучше не возвращаться в Тирль, - произнёс Отогар. – Да и мне бы хотелось переменить обстановку. Я ещё вернусь, чтобы забрать остатки вещей, как только мы обустроимся на новом месте… кстати, у тебя есть какие-то предпочтения?
- Я бы хотел вернуться домой, - тихо сказал Рогриан. – В свой замок. На своей земле дворянин по-прежнему неприкосновенен, хотя бы этот обычай наш король всё ещё почитает.
- Трудные времена настали, правда? – сочувственно улыбнулся Отогар. Рогриан не ответил. Он отодвинул занавеску, чтобы в последний раз взглянуть на городские стены, но они уже растаяли в темноте.
Отогар наблюдал за ним. Он протянул руку в сторону и взял с сидения кареты длинный свёрток.
- Рогриан, - негромко произнёс он. Рогриан повернулся к нему, и его глаза блеснули в полумраке – Отогар развернул ткань свёртка и протянул ему шпагу. В гладко отполированных ножнах, с перевязью, расшитой серебром, эфес не позолоченный, как принято у мушкетёров, а воронёный. Руки Рогриана дрогнули, прежде чем взять оружие. Эфес лёг в его руку легко и удобно, как будто бы он держал эту шпагу уже тысячу раз. По-прежнему не говоря ни слова, он поднял глаза на Отогара. Волшебник смотрел на него спокойно, без улыбки, взгляд его чёрных глаз был торжественен, даже суров.
- Ты больше не будешь служить градоправителю, - произнёс Отогар, - и не будешь служить королю. Скажи мне, Рогриан Ги Ванлай, готов ли ты служить мне?
Всё ещё глядя ему в глаза, Рогриан обнажил шпагу и поднёс её к губам.