- На это брошены все силы, - задумчиво произнёс Отогар и снова поднёс к губам трубку.
- Мерзавцы, - сдавленно сказал Рогриан, морщась от боли и потирая шею. – Убили невинных людей ни за что… Напали на благородного человека за то, что он выполнил свой долг!
- Иногда я думаю, что присоединение Шегонии было лишним, - усмехнулся Отогар. – Нужно было подождать, пока эти варвары станут достаточно развитыми и сами присоединятся к нашему королевству. Бедные невежественные ублюдки обожали своего графа. Они даже называли его своим королём. А этот Ги Эллеран и вся его семейка просто играли их чувствами.
- У них есть только один король – его величество Гордиан! И другого быть не может.
- Разумеется. Король Гордиан, король Рудвиан – нам с тобой это не важно. Мы служим короне и государству. Но чернь наивна и глупа. Простые люди уверены, что есть власть плохая и власть хорошая. И служить хотят только хорошей. Как те повстанцы, с которыми ты сражался на Западном рубеже. Ещё одни наивные идиоты, решившие, что их земле будет гораздо лучше под властью короля Бернии, и поднявшие мятеж против своего законного властелина. И сколько уже длится этот мятеж? Двести лет, Рогриан, двести лет, со времён Лигурда Седьмого, Лигурда Жестокого. То затихает, то разгорается вновь. Наш король против короля Бернии за столом переговоров, а на поле боя тонианцы убивают тонианцев. Ты от этого не устал, Рогриан?
- Что? – непонимающе переспросил мушкетёр.
- Ты не устал от этого? Воевать со своими согражданами, мучиться от ран, и не получать ничего за свою пролитую кровь? Тебе не хотелось бы оставить эту жизнь позади? Навсегда?
- Магистр, - тихо сказал Рогриан, - я уже много раз говорил тебе, что я не могу бросить службу. Мой замок… всё, что у меня есть… практически мне не принадлежит. Мне нужны деньги, очень много. Ты платишь мне хорошо, лучше, чем я заслуживаю. Но я не могу бросить службу. Не теперь, когда решается судьба моей сестры.
Красивые брови Рогриана слегка сдвинулись: он снова вспомнил о бедственном положении семьи Ги Ванлай. Когда-то его семья была одной из богатейших во всём Тонском королевстве, но те времена прошли. Уже при дедушке Рогриана родовой замок был заложен. Отец и мать были людьми расточительными, и, когда они умерли, дети остались фактически ни с чем. Остатки фамильного благосостояния ушли на обучение младшей дочери в пансионе, после которого у неё был неплохой шанс стать фрейлиной при королевском дворе и удачно выйти замуж, а самому Рогриану пришлось вступить в полк мушкетёров, служба в котором не приносила ему ни радости, ни денег, ни карьерного роста. Полгода назад он был вынужден принять предложение Отогара и стать его телохранителем, и, хотя плата за новую работу позволила ему оплатить часть своих долгов, он по-прежнему сомневался, правильно ли он тогда поступил.
Отогар тем временем шустро перескочил на другую тему:
- А сам-то ты жениться не собираешься, Рогриан? Мне весьма не хотелось бы иметь телохранителя, обременённого семьёй.
Рогриан невольно рассмеялся:
- Что такое вы говорите!.. Да какой отец решится отдать за меня свою дочь? Я всего лишь солдат, без состояния, без перспектив…
- И наследник знатного рода, - ввернул Отогар.
Рогриан вновь рассмеялся, теперь совсем невесело:
- От моего знатного рода остались лишь имя и герб… Нет, мастер Отогар: боюсь, история семьи Ги Ванлай прервётся на мне. Видит Бог, не я виноват в этом.
- Рано ещё загадывать! – энергично махнул рукой Отогар. – Ты сегодня прекрасно себя проявил. Уверен, тебя наградят, и когда ты выйдешь в отставку, любая семья будет рада породниться с героем. Ты встретишь девушку, которой не будет дела до твоего состояния, которую ты полюбишь, и тогда…
- Это вряд ли произойдёт, - сопротивлялся Рогриан. – Не думаю, что я способен любить.
- Что ты говоришь, - встревожился Отогар. – Что ж ты сразу не сказал! Не волнуйся, мы тебя вылечим. Знаю я одно средство…
- Да нет же! – воскликнул Рогриан, заливаясь краской от смущения. – Я не про то, совсем не про то! Разумеется, я ходил в весёлые кварталы вместе с товарищами, и всё было нормально!
- А, ну хорошо, - успокоился Отогар. – Но ты сильно рисковал, знаешь ли. В этих весёлых кварталах можно столько всего подхватить…
- Потому я и перестал туда приходить, - мрачно сказал Рогриан. – Я нашёл другой способ зря спускать свои деньги и своё здоровье. Ты знаешь, о чём я.
- Да, да, - кивнул Отогар. – Только всё же я не могу понять: что ты имел в виду, когда сказал, что не можешь любить?
Рогриан посмотрел на него, словно удивляясь его непонятливости:
- То, что обычно именуют любовью, магистр. Восторг от вида любимого существа, желание слиться с ним, соединить с ним свою жизнь. Я никогда в жизни не испытывал ничего вроде этого. И не думаю, что судьба ещё когда-либо даст мне шанс. Я слишком стар для любви.
- Неужели ты никогда не страдал по какой-нибудь девице? В жизни не поверю, чтобы мушкетёр ни разу не поволочился за белошвейкой или лавочницей…
- Нет, Отогар, никаких белошвеек и лавочниц в моей жизни не было. Однажды, впрочем, я пережил что-то, похожее на любовь, но я знаю, что это любовью не было. Знаешь, как это бывает, когда неопытный юноша видит перед собой старшего товарища, который превосходит его во всём? У меня был такой товарищ, когда я только поступил на службу. Он был старше на пять лет, и он был всем, чем хотел быть я. Он был смелым, он был безрассудным, он умел пить, драться и стрелять так лихо, что у меня дух захватывало от восторга. Я хотел быть им. Это было похоже на любовь… на любовь к идеалу, к идолу, ты понимаешь?
- Понимаю, - с серьёзным видом кивнул Отогар. – Но что случилось потом?
- Как ты понял, что что-то случилось?
- Ты говоришь обо всём в прошедшем времени. Явно эта история осталась в прошлом. И в самом деле, сколько тебе тогда было лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Твоему идеалу, должно быть, уже идёт четвёртый десяток, он лысеет, пьянствует, и прежней ловкости и силы в нём давно нет…
- Всё не совсем так, - глухо ответил Рогриан, вновь отворачиваясь к тёмному окну, за которым, гремя оружием, прошёл караул солдат. – История действительно осталась в прошлом… Мой друг – а он стал моим другом, и я был безумно рад этому – однажды отправился в какой-то подозрительный кабак. Разумеется, он был не один. С ним был я и ещё несколько мушкетёров. Мы здорово напились, но не безобразничали. А вот другая компания, какие-то чужаки, одетые по-шегонски – они вели себя преотвратно. Надрались, как свиньи, стали орать, задирать юбки служанкам… Девушки визжали от ужаса, а те наступали на них. Мы поняли, что надо вмешаться. Мой друг обнажил шпагу и велел буянам убраться, но они только сильней разъярились. Завязалась драка… Не дуэль, не сражение – настоящая, грязная, ужасная трактирная драка… Моего друга полоснули ножом – неопасно, лезвие лишь слегка задело щёку. Мы прогнали их, в конце концов мы это сделали. Они убрались, сыпя проклятиями. Один из них всё время пьяно хохотал и обещал, что мы пожалеем, что ввязались. Но мы не обратили внимания. Благодарный трактирщик принёс нам ещё вина. Я помню, как мой друг смочил платок в вине и промокнул им рану на лице. Он смеялся. Говорил, что всегда мечтал иметь шрам на щеке. Но через полчаса нам всем было не до смеха.
Рогриан замолчал. Лицо его окаменело. Рот сжался, на лбу затемнела морщина.
- Клинок оказался отравленным, не так ли? – мягко спросил Отогар. Рогриан закрыл лоб рукой.
- Да, - глухо проговорил он. – Через полчаса мой друг начал задыхаться. Его лицо распухло и почернело. Из раны лилась скверная, багровая кровь. Он бился на полу, как пойманная рыба, и из его рта текло вино, а глаза были безумными и круглыми, как монеты… Он умер у меня на руках.