Он понятия не имел, сработает это или нет, но попытаться стоило. От Директоров укрыться было негде. К тому же, уклоняться от боя не входило в его привычку. Он был из тех, кто сам выбирал время и место боя.
Страйкер не переоценивал свои способности, как это было свойственно прочим злым людям, впечатленным своими способностями выживать и считавших причиной этих способностей свой высокий интеллект, а не банальное везение.
Он убил столько людей, что давно сбился со счета, но некоторых помнил до сих пор. Пока он выбирался с базы, лица некоторых предстали перед ним.
Разумеется, первым всплывало прыщавое лицо его мучителя. Мерзкий садист. И священник, конечно, хоть Джек и не любил вспоминать об этом. Эти два первых убийства многое объяснили ему о жизни, смерти и нём самом. Он осознал, что правосудие и месть являлись одним и тем же. Что искупление следовало за насилием.
Иногда, когда он думал о содеянном, он вспоминал, что плакал тогда и не понимал этого. Но иногда воспоминания доставляли удовольствие. Чаще всего, в этом плане он вспоминал об убийстве лейтенанта Бойскаута.
Это было давным-давно, когда Страйкер ещё был молодым, резвым солдатом, вечно рвавшимся в бой.
Этот лейтенант был каким-то баптистом, который постоянно молился перед каждым выходом в патруль, вечно храбрился и ходил с высоко поднятой головой. Подчиненные любили его. И Страйкер пытался, но подобное чувство было не для него. Поначалу, лишь, уважал его.
«Он смотрел на нас так, будто знал какой-то секрет, которым ему не терпелось поделиться. Как будто, он даже сожалел, что мы его не знаем. Но, когда он смотрел на меня, всё менялось. Сначала это было разочарование, а потом и откровенное отвращение. Как будто он просветил мою душу рентгеновскими лучами и понял, что я безнадежен. Выпер меня из взвода безо всякого предупреждения».
Примерно через год Страйкер застрелил его из дальнобойной винтовки с глушителем где-то в горах Пакистана, пока весь остальной взвод пытался спасти его. Своего лейтенанта Бойскаута.
Страйкер верил в справедливость. Говорят, в это время года в Эверглэйдс очень хорошо.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Иногда…
Самолет качнулся, попав в зону турбулентности, но Генри, как и остальные члены команды не заметил этого. Им было не привыкать летать во время грозы.
Его команда состояла из Скотта Уоллеса, здоровенного бородача, который вытащил его из заключения, Марка МакКоя и, конечно, Карлоса. Уоллес и его спас.
— Этот парень, — Карлос указал большим пальцем на Уоллеса, обращаясь к Генри, — очень злобный ублюдок. Теперь, я точно уверен, что я самый опасный чувак на планете. А он будет сразу за мной. Прости, Генри, при всём уважении. Я тебя очень люблю, ты же знаешь.
— Без проблем, — ответил Генри.
— Ты бы видел его, — продолжал Карлос. — Быстрый и чёткий. Как мы.
— Я видел его, — кивнул Генри. — Он и меня спас.
— Я вам не мешаю? — спросил сидевший напротив Уоллес.
— Ты сказал «как мы»? — хмыкнул МакКой. Он уже в третий раз доставал из кобуры пистолет. — «Как мы»? Хрена с два.
— Ты о чем, вообще? — недоуменно смотрел на него Карлос.
— Во-первых, — МакКой говорил по-британски быстро: — САС существует дольше, чем весь ваш спецназ. Вы всему учились у нас. Это понятно?
— Мой друг слегка не в себе, — сказал Уоллес. — Простите его. — Он швырнул в МакКоя пулю, которая отскочила от его бронежилета. Уоллес рассмеялся.
— Чё, думаешь, смешно, а? — выкрикнул МакКой. — Янкесы разъебали весь мир, а мы там из-за них троих потеряли. Не смешно нифига.
— Никто не говорит, что это смешно, МакКой, — ответил Карлос. — Мы потеряли весь отряд.
— Знаю. Просто подкалываю, — сказал тот. И добавил: — В основном. Я придурок и ничего не могу с этим поделать. Простите.
— Он получает за это пенсию, — сказал Уоллес и засмеялся. — Реально. Он отличный боец. Просто с кое-какими проблемами с восприятием.
Генри слушал их и улыбался. Поначалу это происходило всегда — подшучивание, хвастовство, соревнование в длине и толщине. Он воздержался от участия в этом, глядя, как самолет прорывается сквозь облака. Он предпочитал слушать, о чем говорят его новые товарищи. Он прекрасно понимал, что и они будут наблюдать за ним, оценивать.
Они были профессионалами и каждый это отлично понимал. Не теми профессионалами, в галстуках «Брукс Бразерс» и с чемоданами из натуральной кожи. Это было чем-то другим, со своими правилами. Тем, до чего обычному вменяемому человеку не было никакого дела. Эти правила отрицали иерархию и формировались в условиях боя, они понимали и принимали их, не пытаясь избегать.