Кью щелкнул языком по моей щеке, ловя слезу. Я резко вдохнула и извивалась, прикусив губу, поскольку наши обнаженные тела терлись друг о друга. Мои соски напряглись от возбуждения.
Он прижал свою голову к моей, лоб ко лбу. Я вдохнула его аромат, вжавшись в столбик, удостоверившись, что ни одна частичка меня не касается его. Это бы разрушила игру. Я не могла забыть, я не хотела.
— Ах, эсклава. Tu m'excite au-delà de la croyance. (прим. пер. фр. — Ты невероятно возбуждаешь меня) — Несколько пальцев резко погрузились глубоко в меня. Мои колени задрожали, пока его рука раскачивалась взад-вперед.
Я хныкнула, мое тело отреагировало — переполняясь, тая, нуждаясь. Я жаждала всего, что Кью даст мне. Я хотела его так сильно, но также хотела еще немного побороться. Когда я говорила ему «нет» — это делало какие-то странные вещи со мной, превращало секс из заурядного в крышесносный и чувственный. Я стала оголодавшей, управляемой либидо женщиной, и только Кью мог унять этот эротический зуд.
Кью бормотал что-то на французском, его говор заполнил тихую, поглощенную ночью комнату. Я тяжело дышала, но казалось беззвучно, как во сне.
Его палец завладел мной, вызывая трепет в моем лоне. Он втянул в себя воздух, когда я толкнулась к нему, желая большего.
Я не смогла остановиться и застонала.
Он прижал свой член к моему бедру, обмазывая меня своей смазкой. Его член был горячим, твердым и невероятно соблазняющим. Его дыхание отражало мое.
— Ты не можешь лгать. Не сейчас. Не тогда, когда твое тело трубит правду. — Он пошевелил пальцами, погладив меня внутри, я дрожала от желания кончить.
Он был прав. Я не могла лгать и сильнее закричала.
Я хотела закричать: трахни меня, я твоя. Вместо этого вышло:
— Вытащи свои пальцы нахрен из меня.
— Тихо, ma belle. (прим. пер. фр. — Моя красавица). Ты хочешь этого. — Его голос слегка дрожал от возбуждения. Я задалась вопросом, играет ли он тоже. Он приручил себя ради меня? Насколько далеко он мог бы зайти?
Кью начал толкаться сильнее, собирая больше влажности у меня между ног. Моя грудь жаждала, чтобы ее касались, мой рот пустовал, нуждаясь в поцелуях, но мое сердце было заполнено и сверкало так ярко, что я думала, могло бы рассыпаться на пламенные кусочки.
Кью внезапно остановился и вынул пальцы.
— Я единственный, кто может дать тебе то, в чем ты на самом деле нуждаешься. — Его пальцы погладили мою щеку, оставляя на ней мой аромат. — Но я отказываюсь брать это, — он встал у меня между ног, поместив свой член именно туда, куда я и хотела. Он потерся кончиком, вызывая мое тяжелое дыхание и вскрик.
Я качнулась, упрашивая его взять меня. Я дрожала от потребности так сильно, что свело скулы.
— Дай мне это или останешься ни с чем.
Я прищурилась.
— Я отдала тебе все, о чем ты просил. Больше ничего не осталось.
Отстранившись, он уставился на меня, его взгляд был переполнен страстью. Он сделал шаг назад, проводя рукой по коротким волосам.
Мои бедра двинулись к нему по своей собственной воле, выискивая, желая. Замерев, я прижалась к столбику, надеясь, что он не заметил.
Но он заметил, и его губы изогнулись:
— Всегда лжешь.
Я промолчала.
Кью произнес:
— Я трахну тебя, если ты дашь мне то, чего я хочу.
Восторженное желание заполнило меня, но я нахмурилась.
— Чего ты хочешь?
— Я хочу обладать тобой полностью, эсклава. Включая твое имя.
Мое сердце бешено заколотилось. В его слова звенела правда. Он откажет нам обоим, потому что хочет знать мое имя. Мне даже не нужно было подделывать ответ:
— Ты умрешь, прежде чем это произойдет, — я была зла на него.
Он хихикнул, этот звук казался таким беззаботным по сравнению с напряжением, царившим в комнате.
Я проигнорировала нервный трепет, оставаясь в своей роли.
— Ублюдок.
Его тон стал командным, повелевающим.
— Ты даже себе не представляешь насколько. — Он засмеялся, но в этом смехе была боль.
Мое дыхание стало прерывистым. Я попробовала сказать на позабытом французском:
— Je ne suis pas à toi. (прим. пер. фр. — Я не твоя)
Стиснув зубы, он вытянул руки и развязал мои запястья. Грубо дернув мое тело от столбика, кинул меня на матрас.
— Держу пари, ты еще повторишь это, эсклава. — Он навис надо мной как живая накидка, прижимая к матрасу, практически душа меня в простынях. Мой желудок сжался в узел, и из меня вырвался тихий вскрик. Властность его действий опустилась на меня, одновременно пугая и будоража.