— Почему? — произносит Тео, побуждая меня посмотреть на него.
И снова я не уверена, что именно светится в его глазах. Страх? Презрение? Любопытство? Может быть, смесь всех трех. А может, что-то совсем другое.
— Знаешь, тот кабинет? Я узнала, почему меня туда не пускали. Я узнала, почему Василис так активно помогал всем детским домам в округе. Я увидела причину на его ноутбуке. Его заставкой был коллаж из фотографий маленьких мальчиков и девочек… голых.
— Черт, — тихо дышит Тео, его глаза расширены и прикованы к моему лицу, кожа пепельная. — Он был…? Господи, — прохрипел он, не в силах назвать чудовище тем, чем оно было.
Я не виню его. Я не могу придумать ни одного преступления хуже того, что совершил мой мертвый муж.
— Папка с видеороликами, на которых Василис насилует детей, была на его рабочем столе, — тихо говорю я. — На виду. Не спрятана, не защищена паролем. Он был влиятельным человеком, за ним стоял еще более влиятельный человек — его отец, бывший президент Греции. Не знаю, чувствовал ли Василис себя непобедимым или… — Я вздохнула, впиваясь ногтями в ладони. — Его отец похоронил бы улики и превратил бы мою жизнь в ад, если бы я попыталась разоблачить Василиса. Я не знала, как еще остановить его от причинения вреда детям.
Два года спустя я так и не смогла придумать альтернативу. Решение, которое позволило бы ему жить. Решение, которое позволило бы мне остаться в Греции со своей семьей.
Я делаю еще один глоток кофе, ожидая, пока Тео обработает информацию. Он погрузился в раздумья, рассеянно скрежеща зубами. Проходят минуты, прежде чем он заговорит, а когда он это делает, его голос звучит напряженно, как будто он заставляет свои голосовые связки работать.
— Почему обвинения были сняты?
Облегчение пытается прокрасться в мое сердце, потому что он, похоже, не боится меня. Он не говорит так, будто я — болезнь, питающаяся его жизнью. Я бы не пожалела о том, что провела двадцать пять лет в тюрьме за убийство Василиса, но это не значит, что я этого хотела. После того как он испустил последний вздох, я завладела его ноутбуком, зная, что улики на нем могут стать той разменной монетой, которая спасет меня от жизни за решеткой тюрьмы строгого режима.
— На полпути к суду отец Василиса согласился поговорить со мной. Он договорился о приватной беседе без свидетелей. — Я поднимаю взгляд, встречаясь с темными глазами Тео. — Я шантажировала его. Я рассказала ему, что сделал его сын и что если меня посадят за его убийство, то я заберу его и его доброе имя с собой. Ризос был моим шансом уйти. Я сказала ему, что обнародую улики. Это будет его конец. Конец его семьи, и он никогда этого не допустит.
— Через две недели он вернулся с пачкой юридических документов — его страховой полис, гарантирующий, что я никогда никому не расскажу, почему убила его сына. Обвинения были сняты, смерть Василиса признали самоубийством, а меня освободили.
Тео делает первый шаг вперед, но я отшатываюсь назад, протягивая руку, прежде чем он успевает дотронуться до меня.
— Не стоит недооценивать это. Я убила человека. Я перерезала ему вены и смотрела, как он истекает кровью. Потрать секунду на то, чтобы подумать, что ты хочешь делать дальше.
Его челюсть яростно работает, но он остается на расстоянии, когда озвучивает еще один вопрос.
— Ты бы сделал это снова? Ты бы убила его, зная то, что знаешь сегодня? Зная, что твоя семья и друзья будут тебя ненавидеть? Зная, что их не будет в твоей жизни?
Мне не нужно думать над ответом. У меня было много времени, чтобы разобраться с тем, что я сделала, пережить каждую секунду того рокового дня. Я потеряла свою жизнь, какой я ее знал. Я никогда не смогу рассказать правду своим родителям, и, несмотря на снятие обвинений, они твердо уверены в моей виновности и не хотят меня знать. Это будет стоить им средств к существованию, если они встанут на мою сторону.
— Да, — правдиво отвечаю я. — Я бы убила его снова. Снова и снова, потому что не знаю, что еще я могла бы сделать, чтобы остановить его. Я не спасла мир, но даже если это всего лишь один ребенок, который не будет страдать, это того стоило.
Он не позволяет мне остановить его в этот раз, когда подходит ближе и накрывает мое лицо, проводя большими пальцами по моим скулам, прежде чем его губы опускаются на мои в глубоком, медленном поцелуе.