- Да что вы мне херню-то несете? Вы, Герасимов? Торчки у вас мирные? Да откуда вы взяли? Вы в глаза-то их смотрели? газеты читаете? Телек зырите? А как два торчка на базаре в Костроме мать продали, не слышали, что ли?
- Ну, хорошо, хорошо, - пятился директор. – так оно и было. Я тоже слышал. Я думал, что «их мать» - это выражение. Но наш торчок – мирный. Он не злится на моих лекциях. Принимает все оскорбления. Он даже на меня не смотрит! И я уверен, что, поумнев, он пальцем никого не тронет. А если только попробует, то из этого ничего не выйдет: его просто побьют…
- А Вы в глаза его не глядели. За шиворот не дергали. Дури его говенной не чуяли. А я пуд соли с торчками выжрал. Торчку это ваше лекарство выписать? Наше достояние торчку?! Расходовать на укурка? Цереброл? Что, Европа? Да пошла ты нахуй Европа?! Засунь свои советы в жопу! Европа! Этот мудень у нас пол России перережет после этого, европейские ценности, еб твою мать!
В нужный момент на столе у Герасимова нашлась красная кнопка. Директор никогда не забывал, где ее прятал. Через пару минут полицейского выволокла охрана. Герасимов вытер пот со лба, после чего вызвал к себе наркомана для разговора. И очень скоро пришел к мнению, что полицейский был не далек от истины, а потребителя дури стоило бы отдать ментам.
Привычки укурка и правда были хуже ментовских. Стоило сообщить, что лекарство получит мент, как в глазах у курильщика потемнело. Ничего не стесняясь, он набросился на Герасимова с кулаками.
- Ну, и кто из них глупее - полицейский или торчок? - писала по внутреннему чату Ольга.
Директор от нее отмахивался: выбирать между ними он все равно не собирался. Как-то раз отвечал, что оба стоят друг друга. Как настоящей женщине, неопределенность Ольге была не по нутру.
- Не знаешь, кого выбрать, - выбери подобрее. Об этом говорит весь наш опыт. Главное, чтобы поумневший не натворил потом бед.
- Это в тебе Овальный говорит, а не опыт. А я так отвечу: будешь искать тут благоразумного — никого не сыщешь. Уж кого-кого, а добряков среди наших дураков нет.
- Ну, так и нет? А если и нету, то так есть же кто-нибудь.. не такой злобный? Тот, кто ругается матом меньше, тот, наверное, и добряк.
Герасимов насупился, сравнивая между собой мента и укурка, вспоминая, что от каждого из них только что слышал. Наконец, тяжело выдохнул, дав понять, что принял решение.
- Если выбирать между этими двумя придурками, то тогда мент.
.
*
Усилия директора по поиску дураков окупились под конец рабочего дня, когда на удачу уже трудно было рассчитывать. В сгустившихся сумерках среди конкурсантов зажглась новая звезда: модель Эльза. Герасимов полностью проникся ее яркой, резкой глупостью, которую толкали по жизненной колее мощные волны спонтанности. Подкупало и то, что с девушкой было легко обращаться: чтобы вывести ее из себя, хватило сообщить, что цереброл достанется блаженному Арсению Михайлову. После этого всё пошло, как по маслу.
Директор и сам не понимал, почему модель приняла его слова близко к сердцу. Только они вскрыли давно сочившуюся рану. Раньше девушка возмущалась, что ни на что не годного Сеню, не зарабатывающего денег, еще не выгнали из Школы, теперь пришла в ярость, узнав, что он-то и получит из рук Герасимова цереброл.
Изучив фото Арсения, Эльза объявила, что мальчик - задрот со всеми вытекающими из этого прискорбными последствиями. А когда Герасимов взялся настаивать, что задротам цереброл и показан, чтобы они, наконец, нашли себе женщин, грубо и резко оборвала разговор. С подступившей волной гнева манекенщица справлялась хуже, чем полицейский: держать себя в руках ее не учили. Эльзе казалось, что ее обокрали, она знала виновного и, не особо задумываясь о последствиях, потребовала у Герасимова вернуть всё назад.
Перво-наперво, она сообщила ему все, что думала о церебрологии как о науке и самом директоре как преподе. Потом пришла очередь Школы, не умевшей ценить свое сокровище – цереброл — и раздававшей его не по делу. А затем девушка почувствовала, что ее душит ярость, столь сильная, что объяснять ее вовсе не нужно. Чтобы выразить гнев, Эльза сняла с ног туфли и демонстративно выбросила их прочь, не сопроводив эту выходку никакими словами.