Как-то раз ученый задал этот вопрос полковнику, но тот отвечал что-то невнятное сквозь зубы. Смит в последние дни стал молчалив и все чаще заглядывал в смартфон, через который вел переписку со своим начальством. Полковник перестал подшучивать над Сэмом, и даже глядел на него с уважением. А вскоре на экранах замелькали какие-то незнакомые люди.
Лица их Тимонса озадачивали, но церебролог твердо дал обещание не поддаваться страхам.
- Мусульмане живут в других условиях, чем мы, и их нельзя мерить нашей меркой. Именно из подобного дилетаннтизма и рождается ненависть к исламу.
- Бандитские же рожи, - неожиданно процедил Смит. – и неважно, в каких условиях они живут.
- Бандитские? – Сэм от удивления открыл рот. - Я не согласен. Я бы сказал, мужественные и твердые в своей вере. И к тому же, не стоит обращать внимание на их лица. Главное в мусульманине — это его душа.
- А я бы обратил. Профессиональная привычка. Поглядите, как он смотрит в Вашу сторону. Ничего не стесняется. Так стоит и зырит на Вас.
Сэмюэла это тоже удивляло. За время в ЦРУ он привык, что может следить за испытуемыми, сколько считает нужным, а те не в состоянии даже понять, что происходит. Мысль эта наполняла скромного церебролога чувством собственного превосходства ничуть не меньше, чем маститого полковника. Однако в последние часы привычный порядок изменился. Подопытный и его друзья сами внимательно глядели в сторону Сэма, как будто по какой-то причине тщательно рассматривали его.
- Как выходит так, что они смотрят в мою сторону через камеру? Что бы они ни делали, они не могут увидеть нас!
- Зато они могут увидеть саму камеру, особенно если она спрятана не так уж и хорошо, как я хотел бы, - безо всякого удовольствия заметил Смит. - Пора смириться с неизбежным: уже давно они догадываются про нас..
- Тогда нужно поменять камеру! Руководство экспериментом ведь на Вас?
- Он молится в эту сторону, заметил камеру, пока клал поклоны, - коротко ответил Смит. - что с ним ни делай, а молиться он все равно будет сюда.
Но вскоре уже не оставалось сомнений, что друзей Гамаль Абдула интересовала камера, а не молитва. Сначала один из парней взгромоздился на стол и повел рукой прямо перед объективом. Затем второй, пришедший ему на помощь, выключил свет. Изображение на экране погасло, и не только у Сэма, но и на главном табло, отведенном Смиту. Прошло всего несколько минут, и из строя вышли вообще все камеры, а табло подернулось сетью помех.
В такой ситуации оставаться на месте полковник не имел права. Он нащупал табельный пистолет, и не оглядываясь назад, выбежал из зала, как на спецзадание. Тимонс остался у экранов один, пялясь в паутину помех и пытаясь разобраться в том, что случилось.
Узнать этого толком так и не вышло. Когда полковник Смит возвратился, в подробности вдаваться не собирался. - Нам понадобится еще один эксперимент, - глухо сказал он. - теперь уже последний. Эти парни, кажется, сбежали от нас.
Признания своей вины церебролог от полковника не дождался.
- Я всегда говорил, что добром это не кончится, - Сэм перешел в атаку, Црушник быстро пресек ее.
- Кончится? – побелел полковник. – Еще чего. Мы не пришли ни к какому выводу. И я думаю, моей вины тут меньше, чем Вашей. Я не получил от Вас консультации в том, что касается скорости поумнения мозга. Цереброл — трудный участок работ. Признайте это. Планировали Вы или нет, а Ваши эксперименты продолжаются!
*
Эпизод 4.
- Времени у нас остается мало, потому одним человеком не обойдемся, — офицер ЦРУ зыркнул на церебролога, давая понять, что его возражения в тот день были неуместны, - и за дело примемся там, где законы США не действуют. За границей страны.
Тимонс вжал голову в плечи. И все же от того, чтобы уколоть его еще раз, Смит не удержался.
- Где прав и свобод поменьше. Что доставляет мне особенное удовольствие.
Сэм присвистнул, соображая, что в словах Смита было от шутки, что от бравады, а c чем следовало считаться на самом деле. Чувствовалось, службист был напряжен больше обычного и над чем-то размышлял, — можно ли сделать вывод, что он не шутит? Сэм поежился от этой мысли, отдавая себе отчет, что от его мнения теперь уже ничего не зависит.