- Как ты думаешь? Это опасно? плакаты с черепами? С дэд-металлом? - спросил он с видом, не оставлявшим сомнений в серьезности его слов.
- Я бы не обращала внимания. Это просто музыка. Пусть и громкая. Подростки слушают ее, а потом взрослеют и перестают...
- А я уверен, что нормальные парни этих звуков не выдержат. Толковые школьники заняты другими делами. Читают Шекспира по вечерам, например.
Ольга хохотнула.
- Сразу видно, что у тебя нет детей!
Зрачки Герасимова подозрительно сузились.
- У меня дети есть. А чего нет, так это чувства юмора. Особенно после Овального. С ним шутить глупо. Как с налоговой. Ты помнишь курс классической церебрологии? Можно увеличить мозг, вырастить нейроны, поменять с помощью окрепшего ума свое положение в обществе, но чего нельзя сделать, так это изменить характер. Что выйдет из Гены, если подвергнуть его цереброльной терапии? Еще один умный хулиган?
Ольгу эти возражения не убеждали.
- Пускай умнеет. Пусть слушает свою громкую музыку дальше, ну, и что.
- А я считаю, что закрывать глаза на эти пристрастия безосновательно. Особенно сейчас, когда у нас Овальный на хвосте.
Второй раз услышав про московского прокурора за один вечер, Ольга почувствовала едкое жжение на языке. Спорить с тем, что Овальный представлял опасность, не приходилось. Но директор, боясь московского прокурора, определенно брал лишнего: переходил за красную черту.
- У меня были друзья-металлисты. В крепости им не откажешь. Но никто из них ни разу не распускал рук. Никто из них даже не щупал меня.
- А вспомни боксерскую грушу. - парировал Герасимов. - так что не ручайся за всех.
- Ты рассуждаешь слишком поспешно. Инвентарь не его, а дяди... если кто и распускает руки, то другой человек…
Герасимова такие возражения не убеждали. Ольга, на его взгляд, забывала самое важное.
- Парень наберется ума и пойдет в дядю. С родственниками всегда так бывает. Дальнейшее известно. На суде скажут: вы ошиблись! боксерам выписывать цереброл — это преступление! Нельзя назначать цереброл даже тем, у кого родственник – боксер!
- Какая глупость! - заметила Ольга. – но… ведь сколько идиотов на свете ... а как часто от таких людей зависит будущность науки, например, цереброла... вот что означает «интеллектуальное большинство»...
- Надо изучить родственников Геннадия подробнее, - наставительно заметил директор, - выяснить, как давно дядюшка занимается боксом, хорошо ли боксирует и потом поговорить с ним лично. Может быть, результат нас и не устроит. Если вскроются агрессивные манеры. Вполне может оказаться, что этот родственник — сидевший. В любом случае, только тщательно взвесив все за и против, можно вынести вердикт. То ли назначить Геннадию цереброл, то ли оставить всё как есть.
- Я обращусь в наш секретариат,- пообещала Ольга, - делу Геннадия быстро дадут ход.
Герасимов повел пальцем.
- С Дмитрием-охранником мы уже положились на помощников. Доверять им не стоит. Их никогда не вызовет в суд Овальный. Так что, пожалуйста, выполни эту работу сама.
Ольга тяжело вздохнула, опустила голову и сказала себе, что спорить с директором не стоит. Дело было не в самом начальнике, а в московском прокуроре. Рисковать там, где замешан Овальный, не посоветуешь никому.
*
Хотя Герасимов и надеялся, что студентов в Школе дураков поубавится — их распугает завуч или они поймут, что цереброл им не показан, - этим расчетам не суждено было сбыться. На следующий день после суда секретарь Василий Михайлович сообщил директору, что никто из учащихся не забрал своего заявления о поступлении, а, значит, не передумал бороться за повышение интеллекта медикаментозным путем. В Малом зале, отведенном для лекций, свободных мест не хватало, и Ольга посоветовала претендентам самим искать себе стулья. Чуть раньше завуч посвятила директора в свои планы: спрятав мебель, проверить студентов на глупость. Герасимову это показалось безобидной блажью, так что, пожав плечами, он согласился.
Распорядок дня позволял главному церебрологу перенести занятие на позднее утро. Лекции на второй день семестра не предполагалось: вместо нее писали сочинение. На его проведении настаивало Министерство, стремившиеся контролировать работу преподавателей. Ольгу назойливое вмешательство выводило из себя, но Герасимов принимал его философски. После Овального он и сам был не прочь разделить с кем-нибудь ответственность за цереброл.