- Так требует ваш обычай. Но будь моя воля, то я прибыл бы сюда инкогнито.
Касымов поглядел на Герасимова так странно, как церебрологи обычно не смотрят друг на друга. Чаще всего они приберегают такой взгляд для всех остальных людей.
- Ты что-то путаешь, Алексей. Или кто-то тебя запутал. Мы работаем в поле. Живем в кишлаке. Торгуемся на базаре. Это наши обычаи. Аэропорт нашему народу в новинку. Мы построили его недавно. Дело тут не в наших нравах, мы собрались здесь по другой причине. Всей страною мы просим у тебя цереброл.
Директор, опешив, осознал, что отступать ему некуда: двери самолета за его спиною уже успели закрыться. Туркменов было так много, что родилось чувство, будто они наступали на него все сразу. Оставалось говорить первое, что приходит в голову.
\
- Эта Бибиджанова. Она живет на улице Дзержинского. У вас еще есть эта улица? Название неважно. Всё, что мне нужно - повидать ее родственников. Это требование Министерства. Если хотите, – просто глупость. Блажь, придурь. У чиновников бывает. Я посмотрю на близких Бибиджановой и уеду назад. Будь моя воля, меня бы вообще здесь не было. Обещаю тебе, Расул, того, что я приезжал, не заметит никто…
Однако Касымов отпускать Герасимова никуда не собирался.
- Ты вряд ли найдешь их всех. И если сможешь, то ничего хорошего не выйдет. Не нужно давать цереброл Бибиджановой, это всё бесполезно. В любом случае, потом мы отнимем цереброл у нее.
Туркмен развернулся и на ветру сделал широкий жест обеими руками, взяв ими символически и аэропорт, и постройки вокруг него в полукруг.
- Посмотри, тут собрались военные, и строители, и рабочие. Крестьяне, офицеры. Бандиты. Люди свободных профессий. Службисты. Иностранцы. Тут все мы. Все туркмены. Пойми, людей собралось так много. Не надо давать цереброл никакой Бибиджановой! Это глупо. ОТДАЙ ЕГО НАМ!
В глазах директора потемнело. Он сделал шаг назад, Касымов вскочил на ноги и ответил на это ассиметрично: двумя резкими шагами вперед. Глаза его горели и на ходу он еще продолжал что-то говорить.
- Эти люди пришли не просто так. Они ждут твоего решения. И если ты согласишься, они зааплодируют – в одном порыве.. Пойми, у нас, у страны, нет другого выбора. Это решение принято на государственном уровне. Всем нам в Туркмении очень нужен цереброл!
*
В вип-зоне аэропорта Касымов продолжил уговаривать Герасимова, то опускаясь на одно колено, то поднимая руки к потолку. Это была жаркая речь: ашхабадец всей душой болел за поставки цереброла в свою страну. Давешние смс-ки проносились в памяти директора, наполняясь зловещим смыслом. Что тогда имел в виду Касымов, теперь становилось ясно.
Иногда у Касымова на краешке губ выступала пена, и он смачивал ей указательный палец. Тогда Герасимов от стеснения отводил взгляд в сторону: на обшарпанные стены и потрескавшийся паркет. На душе у директора становилось зябко. Казалось, что аэропорт без большого труда можно было переоборудовать в тюрьму. Собирался ли Касымов вообще выпускать москвича на волю?
- В вашей стране производят цереброл высокого качества, - твердил хозяин, которого мрачные декорации не угнетали. - Только в 8 странах можно найти его близкие аналоги. Именно поэтому вы и великая держава! Вас приняли в Большую Восьмерку главных цереброльных государств. Ну, а у нас нет ни лекарств, ни сырья, ни ученых. И цереброл нам приходится на коленях выпрашивать у соседей. Вот так и обходимся без самого главного. Бредем по жизни без действительно важных вещей.
- Страны, производящие цереброл, щедро раздают его тем, кому не хватает, - напоминал Герасимов. - иногда они заменяют такими поставками кредиты. Дают отстающим не рыбу, а удочку. Что касается нас, то каждый день мы отгружаем ящики с лекарством.. Я своими руками заворачивал посылки с церебролом за рубеж.
- А я, наоборот, разворачивал их. И каждый раз, когда видел, то целовал их. А как раскрывал, так плакал. Этих крох не хватало даже детям! И беднякам, не знающим как им встать на ноги! Больным. Убогим. Среднему классу. Не доставалось и на долю руководителей, а это стратегическое направление для любой страны...
Извечная несправедливость выводила туркмена из себя. Кисти его рук непроизвольно подрагивали, как будто он порывался справиться с бедой лично. Герасимов в такие моменты нервничал: нащупывал в кармане телефон, или, отведя глаза, отворачивался к окну. Иногда на вопросы собеседника он кивал, чтобы не ввязываться в ссору. И тут же корил себя за сговорчивость.