Письмо от Ольги, помеченное прошлыми сутками, не прошло мимо Герасимова, потому что называлось вызывающе «Борисов». Такое заглавие не сулило ничего хорошего, хотя директор поначалу не напрягся. На расстоянии студент представлялся ему просто мелкой каверзой, над которой можно было посмеяться. А если Ольга действительно не справлялась с его выходками, то это давало повод для зубоскальства.
Однако из письма следовало, что женщину довели до нервного срыва. В ярости она требовала, чтобы выпускника Сорбонны объявили умным и выгнали из Школы для дураков, притом не иначе, как с волчьим билетом. Дело представлялось ей настолько скандальным, что его не грех было довести его до Министерства. Убедить чиновников, чтобы приняли меры: никогда больше не регистрировали парня на конкурс дураков.
Властная Ольга урезонить возмутителя спокойствия своими силами не сумела. Результат оказался самым плачевным: уважение к Школе пошатнулось. Авторитет не только завуча, но и всего преподавательского состава улетучивался в трубу.
«Все шло, как мы договаривались, – жаловалась в письме завуч — ты уехал, а я начала читать лекции, с единственной целью - распугать студентов. Часть из них давным-давно могла бы отправиться восвояси. И разумеется, Борисов, самым первым! Я рассказывала дуракам про их предшественников - тех, кто принял слишком много цереброла , и особенно про Кеплера. Студенты научились находить на фотографиях его лицо. То самое, которое с языком. Я рассказывала им, что он умер не сразу, а помучился, став калекой. Тогда Борисов поднялся с места и сказал: «ну и что такого? мы все тут от рождения калеки. С этой стороны нам бояться нечего». В классе захохотали, а я выглядела дурой. Мне ничего не оставалось, как выпроводить его за дверь…»
Герасимов, читая, посмеивался, но вовсе не потому, что находил выходку Борисова забавной. Ему было весело воображать, как разозлилась Ольга. Из чувства противоречия он был готов согласиться с Борисовым: некоторые студенты действительно были калеками. Других же, как профессора, можно было именовать инвалидами умственного труда. Но так прямо говоря об этом, мальчишка-выскочка перегибал палку. В конце концов, он не был преподавателем и не мог выносить решения, кто тут глупый. А во-вторых, сам поступал неразумно, понижая свои шансы на цереброл.
- Он неприятный тип, - охотно соглашался Герасимов, но мер, судя по всему, принимать не собирался. Неплохо было бы, конечно, выгнать смутьяна, но одалживаться ради этого у Министерства не стоило. Помощь чиновников стоило бы приберечь на черный день. А что касалось Борисова, разумнее было провести отчисление в общем порядке. Однако Ольга о таком выходе из положения и слушать не хотела.
– Ты будь с ним потактичнее и сговорчивее, как полагается педагогу. Попробуй настроиться заранее, что это твой трудный студент. Вспомни свой опыт работы с самыми глупыми. Борисов ведет себя так не без причины: он злится. Ведь он знает, что ничего от нас не получит. И пользуясь тем, что его пока не отчислили, просто валяет дурака.
Чтобы подбодрить Ольгу, Герасимов еще разок прошелся по студенту.
- Он слишком умный, вот от этого и злится. Самым способным в этой жизни не особенно-то везет.
Поставив точку после этой фразы, директор отправил письмо.
Тем временем в архиве Касымов и его товарищ вовсю подтверждали написанные им слова делом. Дверь хранилища отворилась, и оба вышли, тряся перед собою кипой подшивок, папок и разрозненных бумаг. Даже донести ее до стола в сохранности они не удосужились. Листы рассыпались у них из рук и в беспорядке ложились на пол. Директор в отчаянии ловил их на лету, заглядывал, пытаясь понять, есть ли в них что-либо интересное о Бибиджановой, но ничего толкового не находил. Возможно, ему не везло; в руках его попеременно оказывались то бумаги на «Баженову» и «Бахареву», то на давно умершего Бейлиса, который и не жил в Туркмении. Не найдя ничего в десятках папок, директор вышел из себя.
Касымов, видя это, бросал на московского церебролога виноватые взгляды. Но стоило туркмену обернуться к своему местному напарнику, как ему самому приходила очередь гневаться: голос его становился грубым, а лицо наливалось краской.
- Не отлынивайте от работы! Ищите лучше! Ищите дальше! – гремел Касымов, от слов которого его спутник вдавливал голову в плечи. – Ищите Бибиджанову, она должна быть здесь. Она не могла никуда деться. Именно здесь находится буква «Б»!!! Поймите, это вам не хлопковая рубашка с дыркой. Это почти как опий. Дело государственной важности. Эта женщина нам необходима! С ее помощью мы все сможем взяться за ум.