- Бибиджанова не пропала, - отвечал Касымов. - просто потому, что хорошо известно: она уехала к вам...
- В том-то и дело! Из вашей страны к нам въезжают люди. Но мы ничего о них не знаем. И справки навести не можем. О них нам неоткуда узнать!
- Вы можете спросить у нее самой, Вы же с ней разговаривали. Выйдите с ней на связь и спросите, где ее документ.
- У нас целая картотека других дел! - сделал широкий жест Касымов - Роясь в ней, мы проделали серьезную работу. Но всегда бывают исключения. По роковому стечению обстоятельств этого дела в архиве почему-то нет.
Герасимов был близок к тому, чтобы впасть в ярость.
- Да, у вас картотека! Большая картотека, не спорю! Но какой от нее толк? От картотеки? От того, что она – большая? От вас? От Туркмении? От Средней Азии? Как искать Бибиджанову, если про нее ничего неизвестно? Про приезжих ничего неизвестно? Россия-мать, кто въезжает – неизвестно! Про приезжих неизвестно! В Россию! Может приехать кто-угодно! Кто хочет, тот приезжает! Из вашей страны может приехать кто захочет, и никакого контроля над этим нет!!!
Касымов и оба его помощника переглянулись.
Герасимов уже развернулся и собрался уходить, все еще надеясь, что туркмены опомнятся, поиски возобновятся, и, откуда ни возьмись, необходимая бумага появится сама. Но случилось все по-другому.
Все трое за спиной у Герасимова запричитали на разные голоса, прося у него цереброл и сетуя на глупость, которую только что доказали на своем примере.
Только директор Школы для дураков таким уговорам не поддался. Пожал плечами, отвернулся и направился в аэропорт, не оборачиваясь по дороге ни на кого.
*
Эпизод 5.
На обратном пути Герасимов легко смог взять себя в руки: чем дальше за бортом самолета оставался Туркменистан, тем больше произошедшее казалось еще одним забавным приключением. Директор убеждал себя, что все обернулось к лучшему: неважно, что он надеялся привезти документы для кандидатки на цереброл, а возвратился с пустыми руками. Зато, по крайней мере, еще одного претендента на лекарство можно было смело сбрасывать со счетов.
Герасимов, будь на то его воля, и дальше продолжил бы в том же духе. Без каких-либо сожалений он прогнал бы с занятий Борисова, избавился бы от программиста и профессора, отправил вон никуда не годных хипстеров. Никто из них не заслуживал цереброла. Но восстановить справедливость мешало Министерство, плотно опекавшее Школу. Чиновники менять свои правила не собирались: уйти лишние студенты могли только добровольно, осознав, что лишились последних шансов на лекарство. Герасимов надеялся, что в глубине души многие уже дозрели до этого решения. Оставалось только немного подтолкнуть их в правильном направлении.
Прежде, чем приступить к работе, Герасимову пришлось успокаивать Ольгу, у которой тряслись руки: настолько донимали ее выходки Борисова. Завуч хотела покончить со всем одним махом, выписав лекарство для повышения ума туркменке, и сильно расстроилась, узнав, что завершить отбор так быстро не удастся.
- Мы не знаем, ни откуда у Бибиджановой паспорт, ни кто ее родственники, ни где она прописана, – резал воздух руками Герасимов, - ни даже в каком месте она проживает. Назначать цереброл такому кандидату - преступление! Это нарушение профессиональной этики. Как понять, что она станет делать, если поумнеет? Не вступит ли в ряды хлопковой мафии? Не обчистит ли своих нанимателей, догадавшись, что они ей ничего не заплатят? Люди используют свой ум не по назначению. А ответственность потом возлагают на церебрологию. Как будто худшие порывы в душе человека будит именно цереброл.
Ольгу эти слова не убеждали. Она отворачивалась от директора, как обиженная пассия.
- Эта женщина - аноним, - продолжал Герасимов. – она не представила нам о себе никаких данных. Мы даже не знаем, не прячется ли она от полиции: Неосторожность c правоохранителями аукнется нам больно: если что, они скажут, прописывать лекарство людям с провалами в биографии — безрассудно. Это все равно, что высаживать на грядку рассаду из случайных семян и ждать всходов. Причем делать это не где-нибудь, а на лужайке у президентского дворца.
- И у Бибиджановой есть преимущества, ты только послушай: она иностранка, а цереброл лучше всего выписать человеку трудной судьбы, прибывшему в Россию издалека, – возражала Ольга, - На это благосклонно посмотрят в Европе, тем более, что женщине живется у нас худо. Помочь ей было бы справедливо. И политически корректно. Овальный, между прочим, за справедливость... и за политическую корректность он тоже...