У Герасимова этот аргумент вызывал изжогу. Церебролог морщился, как и всякий раз, когда ему напоминали о суде.
- Овальный для нас противник, а не советчик. От его рассуждений на любые темы никакой пользы нет. И потом, ты ошиблась. То, что ты задумала, - не политически корректно. Это патриотично. Мол, не только у нас есть дураки. В Туркменистане они тоже есть.
- Овальный патриот! - не сдавалась Ольга. – он не любит Среднюю Азию. И предлагает ввести визы с ней.
- Нам нужно жить своим умом, а не Овальным. И какая разница, что он скажет? Все равно
закончится тем, что он включит свои остроты в обвинительную речь против нас.
Во второй половине дня Герасимов смог, наконец, приступить к работе: собрал студентов на очередную лекцию в Школе для дураков. Нужно было извлечь урок из прежних ошибок, допущенных Ольгой. Пока Герасимов был в командировке, завуч старалась всеми силами напугать студентов, но не преуспела. Ни громкий голос, ни угрозы, ни мольбы не достигали цели – не трогали нужные струны в душах придурков. Возможно, эти лучшие клиенты Школы для дураков попросту не понимали, чего от них добивались. Следовало объяснить им еще раз, чтобы сомнений не осталось раз и навсегда.
Страшные истории про Кеплера, повесившего язык на плечо, и правда выходили из моды. Аудитория реагировала на них вяло. Стоило произнести это имя, как публику начинало клонить в сон, что вызывало у директора приступ подозрительности: он твердо знал, что настоящая глупость не должна быть тихой. Чтобы заставить студентов показать свое нутро, требовалось оживить обстановку. Учебники рекомендовали «креативный подход». Герасимов толком не знал, что это такое, но был уверен: «креативность» - такая вещь, которая понравится дуракам.
Директор долго разминал тонкие пальцы, готовясь к лекции. Заодно он примеривался, с какой стороны лучше всего было провести атаку. Примеров того, как цереброл губит разум, было достаточно, но сами по себе они никого не интересовали. Такие истории годились в лучшем случае для разогрева, но чаще усыпляли публику. Церебрологи сетовали, что выступать на эту тему требовало Министерство, и лекции превращались в утомительную нагрузку. Но в этот раз, как считал Герасимов, глупое распоряжение сверху можно было обернуть к своей пользе.
Лекцию о лекарстве директор начал традиционно - с главного пострадавшего за всю историю Майкла Кеплера. Затем перешел к Марку Грейтфулу, специалисту по России, глаза которого после цереброла вылезли из орбит. Говорили, что, попробовав препарат, он осунулся, враз осознав о себе что-то важное, о чем ранее не догадывался. Не лучше дела пошли у айтишника Хэйтса, которого все ненавидели. Пальцы его скрючились так, что он перестал попадать по клавиатуре. И совсем уж плохо закончила певица Арианна, лицо которой от лекарства перекосилось. Это были не шутки: девушка больше не могла улыбаться при занятиях французской любовью и по причине профнепригодности вынуждена была покинуть шоу-бизнес.
Директор знал, что все эти истории не собирали кассу, потому что, откровенно говоря, приелись. Возможно, дело было и в недостатке сочувствия. Никто из дураков не был достаточно глуп, чтобы отождествлять себя с Арианной и, тем более, с Кеплером. Что касается Хэйтса, то его дружно ненавидело все человечество.
Директор барабанил лекцию по бумажке, косясь острым взглядом на свою аудиторию. Безразличие и неискренняя старательность студентов лишь подтверждали его худшие опасения. Напугать этих людей не удавалось. Во время лекции они вполне осознанно отбывали номер. Директор спросил, сознают ли они вред цереброла, готовы ли признать, что рискуют, и не подумывают ли взять и послать обучение к черту. Утвердительных ответов не последовало. Тогда, закончив с протокольной частью, Герасимов сообщил, что сделает важное заявление о выдаче цереброла. Тут те, кто слушал без внимания, протерли глаза, выпрямились и уставились на директора.
Герасимов впервые за долгое время купался во всеобщем внимании. Но к удовлетворению примешивался едва уловимый, но портивший всё горький привкус. И дело было не в явном лицемерии, которое продемонстрировали студенты. А в том, что сам директор, в отличие от них, был честным человеком. Ложь его угнетала. Требовалось наступить на горло собственной песне. Тонкий мускул на шее церебролога дрогнул, выдав невольное смущение. Но Герасимов быстро собрался и больше не давал слабину.