- Если уж идти против совести, - решил он для себя, – то брать в этом пример с политиков, – лгать настолько самоуверенно и самовлюбленно, чтобы ни у кого не закрадывалось никаких подозрений. И в конце концов, заглушить совесть, поверив в собственную ложь.
- Мне стала известна новость, - набирал высоту во вранье церебролог, - которая, я уверен, не обрадует никого из вас. Мы все надеялись получить три или четыре упаковки цереброла, чтобы вручить почти каждому, кто записан в Школу. Мы даже разработали солидное научное обоснование, где перечислили все ваши глупости. Однако наше руководство решило иначе. Сегодня я получил извещение из Министерства, затронутого бюджетной экономией. Упаковка цереброла будет только одна, и разыграть ее придется между всеми. Другими словами, нам предстоит отчислить практически каждого из вас.
Страшные слова Герасимова могли бы повергнуть в шок любую аудиторию, но студенты-дураки равнодушно молчали. Возможно, до них доходило туго. Со слов директора выходило, что кто-нибудь очень глупый не получит церебролу: не спасут ни рекомендации врачей, ни коллег, ни жалобы жены, ни просьбы начальника, справки из вытрезвителя. Это было очень глупо. Дураки не верили. А может быть, наоборот, с трудом переваривали то, что услышали. Зал замер. Каждый дурак, глупый наедине с самим собою, молчал по-своему.
Герасимов принимал мертвую тишину как должное. Однако, как он знал, во всех делах следовало избегать неясности, расставляя точки над ї. В особенности это верно с дураками. Не договаривать с ними до конца было смерти подобно. Если они не поймут, что им пообещали, не оберешься несчастий. Не добившись реакции, на которую рассчитывал, директор не мог оставить усилий: он попробовал получить ее, зайдя с другой стороны.
- В Министерстве объявили, что они не дадут нам больше, чем одну упаковку чудодейственного средства. Вся вина за это ложится на чиновников. Они могут всё, — и поэтому их ненавидят. Они в силах даже закрыть нашу Школу. Честно сказать, они собирались именно так и сделать. Но вместо этого сократили нам поставки. Решили задушить нас растянутой во времени экономией. Последствия этого решения заденут каждого из вас.
Молчание действовало директору на нервы. Студенты, возможно, не поняли, что им сказали, и стоило повторить им еще раз, пока они не осознают. Неразобравшихся не должно было оставаться, иначе вся эта затея лишалась смысла: студенты не испугаются и не станут разбегаться. Директор попробовал выразить свою мысль еще более ёмко, на языке который был бы им понятен.
- Наши критерии меняются…, правила ужесточаются, становятся, как бы вам сказать, шо пиздец. Таблетка остается всего одна. Нахуй! И из вас всех, парней, тоже останется только один. Самый настоящий мудак. По-другому не скажешь. Ему, одному- единственному, мы с удовольствием и выпишем цереброл.
С третьей попытки слова директора докатились до аудитории. Герасимов заметил на лице у программиста растерянность и явный испуг у профессора, не знавшего, куда ему теперь податься. Заозирались и все остальные. Места себе не находила Лора, мать мальчика на коляске, которая то и дело склонялась над своим чадом и внимательно заглядывала ему в лицо. Был ли он достаточно глупым? Можно ли это понять в его возрасте? Дадут ли ему спасительную таблетку? Хипстеры были раздосадованы не меньше прочих: они перешептывались друг с другом, ради чего повытаскивали наушники из ушей.
И все равно никто ничего не спрашивал у Герасимова. Никто не хотел знать подробностей и даже ругать чиновников. Не раздавалось и призывов вернуть все обратно. Воцарилось какое-то оцепенелое молчание. Но хотя бы мимика выдавала растерянность в рядах дураков. Убедившись, что худо-бедно до всех дошло, Герасимов глубоко выдохнул. Миссия его была выполнена.
- Лекция завершена, господа. Я понимаю ваши чувства. Вы расстроены. Наверное, поэтому и молчите. Скорее всего, вам понадобится консультация церебролога, а, может быть, и психолога. Заходите. Это выгодно и нам, администрации Школы. Понять, глуп человек или нет, можно только в личном разговоре лицом к лицу.
Ответа на этот призыв не последовало.
Из лекционной аудитории Герасимов направился прямо в служебный кабинет. Положив ноги на стол, уставился на свои ботинки, потом перевел взгляд на часы, на потолок, и, наконец, уперся в портрет американца Майкла Кеплера, висевший на стене. Ученый был в чем-то внешне похож на Герасимова. Тет-а-тет это была интересная встреча.
- Посмотрим, что будет теперь, - сказал директор Школы для дураков основоположнику. - Возможно ведь все что-угодно. Дураки так непредсказуемы. По крайней мере, ясно одно: мне винить себя не в чем. Я сделал все, что мог.