Чтобы вынести окончательный вердикт, Герасимов иногда приказывал полицейскому поднимать голову, смотреть прямо в глаза, не двигаться, выставить руки, протянуть документы и, пользуясь моментом, с удовольствием изучал ментовскую душу. В конце концов, Герасимов решал, что правоохранитель не так туп, как кажется, а вот умнеть ему, пожалуй, не стоило бы.
Претендентку-модель Герасимов полюбил с первого взгляда, хоть в ее шансах на цереброл серьезно сомневался. Девушка красилась ярко, надувала пузыри на занятиях, а в местах, где бывала подолгу, теряла презервативы. Но все же она хорошо знала свое дело – всегда выглядела прекрасно. На каждое занятие конкурсантка приходила с новой сумочкой, купленной доверчивым поклонником. Глядя на это, директор впадал в сомнения. Лучше было бы, наверное, не девушке, а ее поклонникам выписывать цереброл.
И все равно, как эстет, Герасимов не отрывал глаз от модели, питая пристрастие к ее чарующей непредсказуемости. Предвзятость выходила начальнику боком. Против кандидатки ощетинилась Ольга, считавшая, что модель недостойна цереброла по морально-нравственным причинам. Директора эти рассуждения смешили, но помощница держать их при себе не собиралась. Дело доходило до ссоры. Герасимов заранее подсчитывал убытки. И косясь в сторону Ольги, прикидывал, не взбунтуется ли подчиненная, если он все-таки решит назначить цереброл другой женщине, проигнорировав ее мнение на этот счет.
Ниже по ряду карточек шли калеки, выбирать между которыми здоровому человеку было невыносимо. Директора пугали эти лица: с фотокарточек они впивались полными бессилия страшными большими глазами. Желая сохранить нервы в порядке, директор поручил инвалидов Василию Михайловичу, дав совет не торопиться. По распоряжению Герасимова секретарь должен был навести справки о родственниках Арсения Михайлова и о том, как они заработали деньги в 90-е, Спустя некоторое время, Герасимов поручил секретарю и ребенка Лоры.
Отложив в сторону анкеты, фотографии и выписки, Герасимов откинулся на спинку кресла, чтобы привести свои впечатления в порядок. В голове у директора гудело, как в улье, притом что в кабинете воцарилась гулкая тишина. Каждый шорох был слышен так отчетливо, что директор легко поймал на слух стук СМС-ки, пришедшей на телефон. Та была от туркмена Касымова и состояла из одного слова ПОЖАЛУЙСТА, дополненного слезливой рожицей-эмотиконом. Директор не удостоил проштрафившегося коллегу ответом: прочитав сообщение, тут же стер его, после чего отвернулся к окну.
Через некоторое время Герасимову послышался странный стук, куда более настойчивый, чем раньше. Директор предположил, что это ветер, со всей силы бивший по соседнему окну. Вопреки здравому смыслу, захотелось прохлады. Церебролог отворил форточку, да так и остался стоять перед нею, глядя на падавший снег.
И именно в этот момент, в простой лирический миг, когда директор Школы для дураков, глядя на Тверскую, по которой сквозь метель летели автомобили, размышлял, что, может быть, он ошибается в самом важном, и главные, безнадежные, законченные дураки находятся вовсе не среди его учеников, нет, не среди них, а где-то там, внизу, меж автомобилистов и гололеда, пешеходов, пассажиров и пенсионерок, среди тех, кому даже не пришло в голову написать заявление в Школу, - до того они дурни - в дверь постучали снова. Герасимов подумал, что это был секретарь Василий Михайлович или кто-то из охранников, пришедших, чтобы сообщить ему, что уже поздно, но, к своему изумлению, ошибся. На пороге стоял Профессор, который не отправился по своим делам после завершения лекции, а все это время так и слонялся без дела в коридорах Школы для дураков.
Герасимов не мог взять в толк, что стряслось с его гостем, но как не уяснить, что тот изменился? Ученый был до крайности взволнован и выглядел со стороны как канатоходец над пропастью: бледнел так, будто собирался сделать отчаянный шаг вперед, но трусил и сдавал в последний момент. Так профессор и застыл на пороге кабинета Герасимова, невыносимо мрачный, и в лучах лампочки было заметно, что его бьет пот.
- Проходите, - пригласил учащегося директор, почувствовавший себя неловко. – мне неудобно спрашивать, что привело Вас? Не испытывайте стеснения, чувствуйте себя свободно. Помните, личную встречу я вам обещал уже давно …
- И я запомнил это, - со значением сказал профессор. – потому-то и ловлю вас сейчас на слове. Но дело не только в вашем предложении. Я не нахожу себе покоя с последней лекции. Она оставила слишком много вопросов, научных и просто человеческих возражений и, должен признать, было бы непозволительно промолчать. У меня есть смелость заявить Вам...