С зимних тварей сыпались в основном Вода и Тень, изредка проскакивал Огонь, поэтому поднимались заклинания только этих стихий. Теневая стрела стала пятьдесят восьмого уровня — посторонним ее уже показывать не стоило, даже на демонстрации она выглядела слишком опасной для столь юного субъекта, каковым я выглядел. Теневой кинжал добрался до тридцать пятого уровня, Теневой плащ — до третьего, Теневой сгусток — до одиннадцатого, а удушающая Тень наконец собралась в еще один кристалл и теперь была четвертого уровня.
Искра взяла пятьдесят первый. Но была единственным заклинанием стихии Огня, который поднялся.
Зато Вода лилась в изобилии. Водяной шар добрался до девятнадцатого. Ледяная игла, которую я с кого-то цепанул в начале первой недели, к концу второй подросла до восьмого, а Снег я насобирал до третьего — теперь это заклинание срабатывало быстрее и засыпало площадь побольше. Воду я прицельно не качал, чтобы не распыляться, но она липла ко мне сама.
Пиромания не добавилась, зато я с кого-то подцепил акваманию и скиаманию, что увеличивало силу моих заклинаний Воды и Тени, соответственно, на один процент за каждый уровень. Обе эти мании были пока только первого уровня, а кристаллов с ними не падало.
Зато падали схемы и рецепты. Митя нынче стал уже девятого уровня, что позволило ему заиметь пространственный карман. Не настолько большой, как у Валерона, но куб полезного объема там обнаружилось, что позволило нашему пауку возгордиться, а еще — носить с собой запас лечебных зелий, которые увлеченно варганил Прохоров.
Сродство к Кузнечному делу последний наконец использовал, но все же любовь к алхимии оказалась сильнее — он даже начал экспериментировать, что-то самостоятельно смешивая не по рецептам. По большей части получалась сущая ерунда, но поскольку ингредиенты были свои, не возмущался даже Валерон, заявивший, что с какой-то вероятностью при такой интенсивности сотворения новых смесей Прохоров рано или поздно действительно что-то изобретет.
Я же встал перед выбором: брать Божественный взор или Пространственное хранилище. Последнее казалось нерациональным использовать первым, поскольку пространственное хранилище было у двух моих спутников, а начального уровня это хранилище совсем мелкое. Но Валерон намекнул, что иной раз и мелкое хранилище жизнь спасает, а после того как выпал еще один большой кристалл с этим навыком, я все же взял именно его, решив следующим брать Божественный взор, а уж сродство к Земле оставлю напоследок.
Поэтому к приезду курьера от отчима я уже сидел, можно сказать, на чемоданах, даже думал, если ничего не прояснится в ближайшее время, выдвигаться в зону в любом случае, потому что дальше можно попасть и на сильные морозы, и на метели — прогнозов погоды пока не делали, поэтому сориентироваться было сложновато.
Письмо, точнее, письма, привез тот тип, которого намечали мне в охранники, так что для него курьерские обязанности стали явным понижением в должности. Отчим наверняка упирал на важность перевозимой информации, хотя в письме напрямую так ничего не написал, только намеками, которые были бы ясны мне, но непонятны постороннему лицу. И из письма вполне определенно следовало, что договор с Куликовым заключен именно тем, кем нужно. А еще отчим написал, что со мной жаждет пообщаться следователь, ведущий дело о моей смерти. Или хотя бы получить подписанные мной показания. Отчим предупредил, что сообщил о том, что мне удалось бежать, а про убийство наемника умолчал, что рекомендует сделать и мне. Потому как тело все равно найти не получится, так зачем создавать дознавателям дополнительные сложности? В этом я с ним был солидарен — сложности дознавателям создавать не собирался. Отчим был настолько любезен, что написал мои показания сам, мне же оставалось их переписать, подписать и отправить с курьером.
Я не зря упомянул про письма: были они от всей моей семьи. Даже Леня написал довольно восторженное письмо, из которого следовало, что он не прочь был бы оказаться на моем месте — столько интересного со мной случилось. Уж не знаю, что там наплел отчим, а о чем умолчал, но его сын явно представлял, как он лично разбирается с убийцами. Если я с ними справился, то куда более тренированному сводному брату сам бог велел. Поэтому в письме Леонида явно прослеживалась зависть к моим приключениям.
Маменька же исписала два листа выражением жесточайшей обиды на меня, а еще описанием своих страданий. Назвала меня неблагодарным сыном раз пять и не забыла упомянуть, что почти все известные ей Вороновы отличались отсутствием чуткости и толстокожестью. Исключением из этого был один мой отец, а вот я пошел в его родственников, иначе нашел бы возможность успокоить маменьку, сообщив о том, что жив.