— Дульси! Где?
Пространство резко заваливается вправо и, совершив полуоборот, подставляет на обозрение светлую точку вблизи тёмной массы какого-то заплутавшего астероида. Заботливо проявленные подругой пунктиры плазмы тянутся ко мне совсем не дружественными объятиями.
— !
— Вправо! Вниз! Влево! Вправо!
Заставляю истребитель кувыркаться не хуже заправского циркача на арене, периодически отлавливая моменты для ответных ударов. В груди пеной пузырится сладкая истома. И как приятно лопаются призрачные пузырики — хлюп! хлюп! Некоторое время наблюдаю неторопливые манёвры уклонения в исполнении неповоротливой туши крейсера, затем хоровод звёзд и галактик закручивает совсем уж затейливый танец среди бессильно расцветающих вокруг огненных пузырей. Мы с Дульси словно оказались в волшебном саду, окружённые огромными яркими цветами. И я бы их все подарил ей, но… Они ядовиты.
Меняю позиционирование восприятия и оказываюсь в роли стороннего наблюдателя, этаким скучающим богом, наблюдающим сверху за очередной разборкой неугомонных людишек. Мой вертлявый «ястребок», ощущаемый теперь каким-то живым отростком, агрессивно режет пространство вокруг плюющегося плазмой дракона. Ха! Дульси в своём репертуаре — подменила изображение крейсера средневековым монстром. В шкуре «дракона» уже зияют чёрные дыры пробитых экранов, и я стараюсь втыкать своё острое копьё в эти проплешины.
Наконец, в одну из попыток увернуться от злобно кусающего преследователя, крейсер неловко заваливается набок и цепляет поверхность астероида. Огненный пузырь расплывается по каменистой гряде прощальным реверансом. Пространство вокруг перестает дёргаться и, успокоившись, разглаживается. Я разворачиваю панораму:
— Где наши?
Часть верхней полусферы резко разрастается. И становятся хорошо видны грузовики, чинно восстанавливающие изрядно потрёпанный строй. Рядом среди обломков и обугленных остовов хищно рыщет моё звено.
— Дарт?
— Порядок! Иду к вам.
Горячка боя уходит, оставляя нас с Дульси наедине. Покачиваюсь в нежных волнах её образов, неспешно текущих сквозь сознание. Это и не диалог совсем, а что-то иное. Обмен эмоциями? Не знаю. Мне хорошо. Так бы и летел целую вечность в её нежных объятиях...
Соединение прервалось. Противоперегрузочный гель, оставляя на ложементе липкие тягучие следы, медленно стёк из пилотского «саркофага». Магнитные присоски с тихими щелчками одна за другой освободили измождённое после часового боя тело. И я, смахивая на палубу ошмётки геля, вылез в небольшую пилотскую камеру своего истребителя. Крышка «саркофага» плавно вернулась на место. Гул оборудования постепенно стихал. Корабль отключался. Тело невыносимо ломило, но мука от разрыва с подругой перекрывала любую физическую боль. Отвратительное чувство неполноценности теперь будет потихоньку выгрызать по кусочку из страдающей души… И так до следующего вылета, когда она вновь воспрянет бессмертным Фениксом. Не раз приходивший на ум вопрос — чувствует ли что-нибудь при расставании сама Дульси, при здравом размышлении, заставлял серьезно усомниться в моём психическом здоровье.
Прощальный взгляд на прикреплённую к пульту затёртую бумажную открытку известной в стародавние времена кино-артистки. Её имя давно стёрлось из памяти людей, но искусственный интеллект корабля всегда ассоциировался у меня именно с ней. Я вздохнул и покинул борт. Снаружи осмотрел внимательно корпус — каждая вмятина и залатанная пробоина когда-то оставили след и на моём сердце — ласково похлопал на прощание стойку и, не оглядываясь, зашагал из ангара. Техники уже суетились вокруг, готовя наше звено тактических истребителей к переходу базы-носителя в лунный порт. Тягостное чувство расставания усугублялось непонятной перспективой предстоящей операции по замене контроллера. Непрошеная мысль, что больше не быть нам вместе, исподтишка кольнула моё армированное сердце.
Искусственный пляж, нереалистично низкое небо и убогий псевдо-морской вид до недалекого горизонта. Мелкий песочек, от долгого употребления сменивший оттенки жёлто-золотого на уныло серые. А может, это и был его изначальный цвет — Луна как-никак. Особого ажиотажа не наблюдалось: несколько пилотов рудовозов, стоявших третий день под разгрузкой, да пара их военных собратьев с прибывшего вчера крейсера тихонько радовались хотя бы такому разнообразию после тесноты пилотских камер. Причастность к военному сословию последних легко опознавалась по бритым головам и громоздким разъёмам, вживлённым в затылочные части уставных черепов. Гражданские пилоты расстались с подобными "гребёнками" ещё с десяток лет назад, заменив на едва заметные чипы беспроводной связи в височной доле. Что ни говори, выглядело это более эстетично, но военпилотам по соображениям надёжности мозг подключался к центральному процессору корабля через древние, как бивни мамонтов, шлейфы оптоволокна. Во всяком случае, про их неимоверную надёжность я слышу ещё с лётного училища.