Лузгин подергал за ручку – закрыто. Замочный код ему был неизвестен – забыл спросить у долговязого. Наддверная табличка с буквами предлагала, как запасной вариант, набрать кнопками номер квартиры и ждать ответа, но он и номер-то квартиры не запомнил, скотина, как можно быть таким несобранным и глупым... Ну да, вчера его встречали и привезли, и проводили, и сдали с рук на руки, но мог же глянуть, мог спросить...
Этаж был третий, это он запомнил. Лузгин задрал голову и посмотрел в соответствующем направлении и увидел долговязого, стоявшего на балконе с черной ажурной решеткой; тот смотрел влево по улице, слегка склонившись над перилами.
– Эй! – крикнул Лузгин. – Эй, это я!
Долговязый на балконе даже не пошевелился. «Как же, блин, его зовут?» – озадачился Лузгин и снова крикнул: «Эй, коллега!».
За дверью что-то загудело. Дверь лязгнула, поехала наружу, возник охранник – тог, что сидел на площадке.
– О, господи, – сказал Лузгин, – спасибо. – И сделал шаг вперед.
– Стоять, – сказал охранник. Поверх лузгинской головы он смотрел в ту же сторону, что и долговязый на балконе.
– Да это же я! – вскричал опешивший Лузгин. – Вы что, не помните, я выходил недавно.
– Стоять, я сказал! – Охранник посмотрел налево и направо, поднес к голове изогнутый брусочек сотового телефона и произнес туда: – Порядок, – потом спрятал телефон и легонько, тремя пальцами, толкнул Лузгина в солнечное сплетение.
– Отойдите от крыльца. Вправо на пять метров.
– Пошел ты в жопу на пять метров, – выпалил Лузгин и стал протискиваться в дверь, плечом оттирая охранника. «Ну вот уж нет, – мелькнуло в помутившемся от бешенства сознании, – этому подонку я не сдамся».
– Все в порядке, свои! – раздался сзади громкий голос.
В запале борьбы он не слышал, как подъехала и припарковалась машина, и когда расцепился с охранником, оттолкнувши его и едва не упав со ступенек в инерции отдачи, то увидел Евсеева возле распахнутой задней дверцы черной обтекаемой машины и нахмуренного Слесаренко, из этой дверцы возникавшего.
– С приездом вас, – сказал Лузгин, поправляя одежду и глядя на часы. – Нас в Думе ждут, Виксаныч.
Евсеев вздернул подбородок и показал глазами в ноги Лузги ну: там на крапчатом асфальте красиво возлежали золотые слитки «Бенсона».
– Как съездили? – спросил Лузгин в кабине лифта.
– Нормально, – буркнул Слесаренко. – Что в городе?
– События развиваются, – многозначительно молвил Лузгин, поедая глазами притиснутого к лифтовым дверцам охранника. – Потом доложу. Есть некие сюрпризы.
– И без вас доложили, – неприязненно поморщился Слесаренко.
Был он какой-то новый, лощеный, отстраненно-сосредоточенный, как будто все вокруг него плавали в пруду, и лишь его, слесаренковская голова, возвышалась над водной поверхностью и видела то, чего не видят другие. «Быстро же, однако», – подумал Лузгин и припомнил совсем другого Виксаныча, прилетевшего с Севера просить их с Кротовым о помощи: немного растерянного, возбужденного, ловящего каждое слово, с почтением во взоре; и его самого, Лузгина, – вальяжного, свойски-снисходительного, причастного таинствам выборной магии, сокрытой от разумения простых и смертных кандидатов...
Дверь в квартиру представительства уже была растворена, долговязый придерживал ее на отлете. Слесаренко вошел внутрь и молча проследовал в глубины коридором, Евсеев следом потащил багаж, долговязый залязгал посудой на кухне, и тол ко Лузгин остался торчать посреди гостиной забытым оловянным солдатиком.
Он подсел к телефону и набрал номер Максимова.
– Андрюха, мы прибыли. Ничего не меняется?
– Все по плану, – подтвердил Максимов. – Подъезжайте скорее, здесь с ним хотят повидаться.
– Что?
– Как появитесь, сразу к нам в приемную. Отбой.
Максимов отключился. «Что за день такой сегодня? – сокрушенно подумал Лузгин. – Ну просто все вокруг посылают меня с хера на хер».
Он прошел на кухню и сказал:
– Кофе хочу.
– Сейчас подам, – ответил мягко долговязый, и Лузгин весьма приободрился: нет, здесь он еще не самый распоследний человек...
Появился из глубин Слесаренко в новом синем костюме, с причесанными влажными остатками волос, в свежеповязанном галстуке серо-золотистого отлива. Парень с кухни немедля подал кофе, Слесаренко коротко и часто прихлебывал его, глядя сквозь Лузгина и слушая гундевшего Евсеева.
– Так, тезисы готовы?
Лузгин хотел было спросить, какие тезисы, но Евсеев уже тянул из папочки бумагу с крупно напечатанным, разбитым на приметные абзацы текстом. А ведь это была его, лузгинская, работа – подготовить тезисы для выступления, и он ее не сделал, поленился, решив все объяснить «на пальцах», а вот Евсеев сделал. И тезисы сделал, и его, Лузгина, сделал тоже.
– Понятно, – сказал Слесаренко, бегло ознакомившись с текстом. – Ваши соображения, Владимир Васильевич.
– Больше конкретных фактов, примеров из жизни города. И обязательно пинайте олигархов – об этом нас просили персонально. И про сепаратизм добавьте, про угрозу распада России – это будет воспринято.
– Ну да, здесь все так и написано, – тряхнул листочком Слесаренко, и Лузгин как будто бы слегка поплыл и на мгновенье потерял дар речи: ну как же классно обыграл его Евсеев! Поделом, поделом, здесь нельзя расслабляться...
– Тогда поехали, – закончил паузу Слесаренко.
В машине они сели рядом на заднем сиденье. Слесаренко угрюмо молчал, откинувши голову в кожаный изгиб высокой спинки, потом спросил, не глядя:
– Кто финансирует Бабурина?
– А черт его знает, – машинально ответил Лузгин. Сидевший впереди Евсеев посмотрел на слесаренковское отражение в зеркальце над лобовым стеклом и сказал:
– Там схема сложная. Потом я объясню, Виксаныч.
«Ага, – отметил про себя Лузгин. – Уже «Виксаныч», контакт ближе среднего...».
Возле парадного подъезда на Охотном ряду ему пришлось пережить еще один рецидив унижения: Евсеев, как бы спохватившись, с извинительно-неискренней улыбкой сообщил Лузгину, что на него заказан «простой» пропуск, так что они со Слесаренко войдут здесь, через парадное, а Лузгину придется топать вокруг думского квартала, там задний вход и бюро пропусков, в окошечко на букву эл, а потом переходом сюда и на третий этаж, в апартаменты депутатской группы «Регионы России». А ведь вчера, подлец, провел с парадного... Лузгин заупрямился, начал требовать объяснений, и Евсеев сказал: «Извините, Володечка, так получилось», добив «Володечкой» и без того расстроенного Лузгина. И опять же он спросил себя: что такое в его поведении подсказало Евсееву, что с ним возможно панибратствовать почти по-голубому? И еще он подумал: ну почему, когда подчеркнуто ведешь себя с людьми на равных, они так и норовят вскарабкаться тебе на плечи в грязных башмаках? «Ну все, – сказал Лузгин, бегом огибая квартал, – всех сволочей к ноге, на место, как собак».
Насчет перехода пришлось повыспрашивать, а дальше он запомнил по вчерашнему визиту. Первым делом он заглянул в кабинетик к Максимову, тот отсутствовал, а мужик в подтяжках за вторым столом только дернул в ответ головой и плечами: мол, следить за всеми не обязан. Тогда Лузгин пошел быстро в приемную Морозова, начальника «Роса йских регионов» и получил от девушки известие, что – здесь, прибыли и совещаются, но вот входить туда не на о, извините. Потом из кабинета выскочил Максимов, их гид его под руку и поволок в коридор, народу поливая иструкциями.