встретил его фразой: «Ты кто такой?». Вопрос трудоустройства тем не менее был успешно решен, и наш земляк стал руководителем Центральной топливной компании, играющей ныне одну из ключевых ролей в финансировании выборных планов Лужкова.
«Система» была создана на базе «разгосударствленных» подразделений правительства Москвы, и первые свои миллиарды заработала на приватизации столичной недвижимости и наиболее рентабельных отраслей городской экономики. Корпорация активно внедрилась на бензиновый рынок, став монопольным исполнителем соглашения между правительством Москвы и министерством топлива и энергетики по снабжению столицы и области автомобильным топливом, а также добилась включения в состав Центральной топливной компании Московского нефтеперерабатывающего завода. Таким образом, у «Системы», если верить документам, было всё, кроме одного, что и лишало группировку сна и счастья: собственных источников нефти. Друзьям по теннису и сестрам не досталось в личное пользование ни одной из нефтедобывающих компаний – их просто не пустили к дележу тогдашние титаны Березовский, Чубайс и Потанин. Но нынче расклад поменялся: из документов следовало, что «Система» положила глаз на промыслы «Севернефтегаза».
Далее в бумагах детально излагалась история борьбы между «Системой» и «Мостом», империей Гусинского, за близость к телу и деньгам, о связях Евтушенкова с братвой из Солнцева и лично тамошним паханом Михасём, и прочие детективные подробности – от заказных убийств до службы при «Системе» последнего начальника союзного ГБ Владимира Крючкова (а бывший первый его зам Филипп Бобков работает на Гуся-конкурента; надо же, вот до чего дошли). Но все эти скандальные интересности мало трогали Виктора Александровича, ибо ему прояснилось простое и главное: куда же и зачем его включают. А Кротова при всей его близости к московской бизнесменской суете не включают решительно, сказано было о том однозначно и без комментариев, и Слесаренко подумал еще: где же и когда наш друг Сережа опростоволосился, или же сразу был оценен как расходный материал в большой интриге? Немножко царапало душу, что все-таки он не спросил «почему», когда Кротова помянули и вычеркнули; ему была ясна бессмысленность вопроса, такое никогда не объясняют и никогда не меняют решений, он лишь испортил бы мнение о себе и осложнил без надобности жизнь. Но, как это часто бывает у честных людей, допустивших и не оспоривших чужую несправедливость к другому, он теперь терзался раздражением, но не к себе, а к объекту несправедливости, в данном случае к молча сидевшему Кротову.
– Что еще на сегодня? – спросил он, потягиваясь.
– У меня или у вас? – Кротов подчеркнуто перешел на «вы», и Слесаренко оценил своевременность этого перехода.
– У нас, у нас, Сергей Витальевич.
– Я планировал съездить на промыслы с Вайнбергом. Они закончили обустройство территории на Губинке, вот Леня и хочет похвастаться. Будет пресса, небольшой фуршет. Поедете с нами?
– Поеду, – сказал Слесаренко. – Тем более, если фуршет... – К стыду своему за все эти месяцы он так и не съездил ни разу на промысел или буровую; правда, Вайнберг и не приглашал, но тем не менее для городского головы это был непозволительный просчет, и никакая занятость делами его не извиняла: мэр должен знать, как и где работают его избиратели.
– Когда выезд?
– В шестнадцать.
– Хорошо. Да, кстати! – спохватился он вослед уходившему Кротову. – Вы как в Москву летите? Напрямую?
– Нет, через Тюмень. Прямой только вечером, а день терять не хочется.
– Тогда мне повезло. Послезавтра день рождения у внука, я ему тут кое-что привез. Не захватите посылочку? А я позвоню, к вам подъедут в аэропорт, заберут. Коробка, правда, большая, но легкая...
– Ты чё, Виксаныч? – сказал Кротов. – Конечно, захвачу, да пусть она хоть тонну весит.
– Извини, – сказал Слесаренко. – И... спасибо тебе.
– Не за что, – хмыкнул Кротов. – Как будем готовы, я вам позвоню.
Слесаренко уже потянулся к селектору, но вдруг замер в растерянности: кому же звонить? Домой бесполезно, там нет никого, сын с женой на работе; где-то в записной книжке был номер служебного телефона сына, но он же не сможет в рабочее время мотаться в аэропорт и обратно. Этот вариант исключался. Виктор Александрович помнил номер мобильного в машине его старого шофера, Василий бы, конечно, не подвел, однако он теперь возил другого человека, с которым у Слесаренко были отношения не из лучших, между тем аппаратная вежливость предписывала известить начальника о просьбе к подчиненному, иначе у Василия случатся неприятности. Звонить Чернявскому? И вовсе не хотелось. В конце концов он нажал кнопку селектора и распорядился соединить его с приемной тюменского мэра.
Номер дали быстро, и Виктор Александрович с приятной ностальгией услышал голос знакомой секретарши. Мэр был «на выезде» в городе, и Слесаренко успел уж было огорчиться, как секретарша продиктовала ему номер сотового телефона, и спустя две минуты мэр уже кричал ему сквозь непонятный шум: «Ну, как ты там, домой не собираешься?». Он и сам повысил голос, и мэр заорал в ответ: «Ты не кричи, я слышу!».
Отговорив, он ткнул трубку на место. Ну вот, много ли надо для счастья? Просто услышать, что все будет сделано, утром примут, вечером привезут...
Если говорить честно, он никогда не считал тюменского нынешнего мэра идеальным городским руководителем, ибо видел на его примере, как человек может быть помехой начальнику. Но если бы ему довелось выбирать между администратором и человеком, он бы, не колеблясь ни мгновения, выбрал человека; для него эго было важнее. Идеальный же администратор называется Чубайс. Мы уж как-нибудь сами, без рыжих...
Поехали в кротовской «Волге». Слесаренко успел заметить недоуменный взгляд своего шофера и сделал рукой: все в порядке. «Джип» Вайнберга и «джип» его охраны ждали у перекрестка на выезде из города, пришлось тормозить, выходить из машины, здороваться за руку и снова садиться и ехать по старой бетонке, где колеса машины стучат, как у поезда, потом сворачивать на новую гладкую дорогу и снова тормозить и выходить у КПП – не потому, что не пускали, а просто промысловое начальство решило встретить у ворот, по всем канонам номенклатурного былого протокола, – ни черта не меняется в людях! – и уже кавалькадой в четыре машины они двинулись дальше и теперь уже ехали долго, и Слесаренко спросил Кротова:
– Асфальт?
– Асфальтобетон. Поверх старых плит положили подушку из щебня и залили асфальтобетоном. Покрытие сто лет продержится, если в болото не уйдет.
– Почему основную дорогу не сделали так же?
Чего ради-то? Это же дорога окружного значения, вот пусть округ ее... Леня даром денежки не тратит.
– Глупо получается.
– А вы договоритесь в Хантах: если Вайнбергу зачтут в счет окружных налогов или дорожного фонда, он и главную бетонку так же сделает.
– Хорошая мысль, – проговорил Слесаренко, разглядывая местность сквозь темные стекла машины. – Они что, всю территорию колючкой оцепили?
– Да, – сказал Кротов.
– Все месторождения?
– Да.
– И везде вот такие дороги, и везде капэпэ?
– Да-с! – сказал Кротов почти со злорадством.
– И никого не пропускают?
– Нет! Я вам больше скажу...
– Так скажите.
– Тут везде – сухой закон.
– То есть?
– Сухой закон на промыслах и буровых. Охрана на въезде обыскивает.
– Буровиков обыскивает? – недоверчиво промолвил Слесаренко. – И они позволяют?
– А куда они денутся, – с веселой злостью сказал Кротов. – Ну, были инциденты поначалу. И знаете, что Вайнберг сделал? Он собрал конференцию жен.