Наблюдая за реакцией, я старался определить, до какой степени он испугался. Статус Посланников – страшилка для всего Протектората, и, само собой, не из-за благородства натуры. Кем я был раньше, не составляло секрета на Санкции IV, однако не стоило распространяться о себе без повода. Обычно репутация этого рода не приносила ничего, кроме нервного молчания, наступавшего в комнате сразу после моего появления. Это в лучшем случае. В худшем – вызывала у некоторых, впервые получивших боевое тело, маниакальное стремление доказать чистое превосходство нейрохимических реакций свежей мускулатуры над опытом.
Карера подобрал меня после третьей смерти, то есть третьего попадания в хранилище. Обычно командиры его ранга слабо представляют, как это – быть убитым. В предположении, что энтузиазм подчиненных оставляет подобную участь врагу. Тогда же записи о моей прошлой карьере решили похоронить как можно глубже, оставив взамен характеристику на обычного наемника, сражающегося за флот Протектората. Достаточно обычное дело для карьеры Посланника. И для Кареры.
Если даже мое признание испугало Шнайдера, он никак не отреагировал. Снова подавшись вперед, он глубоко задумался:
– Значит, Посланник, говоришь. Когда ушел из корпуса?
– Давно. Интересуешься почему?
– Ты был на Иненине?
На меня нацелился горящий кончик его сигареты. На какой-то момент показалось, словно я опять падаю туда. Красная точка расплылась, превратилась в трассы лазерных выстрелов, и в памяти возникли руины и грязь под ногами. Тот самый день, когда Джимми де Сото умирал от ран, схватив меня за руку и крича от боли, а вокруг нас рушилась военная база на Иненине.
Я на мгновение прикрыл глаза:
– Да, я был на Иненине. Ты расскажешь о своем деле или нет?
Шнайдера распирало. Похоже, теперь он собирался рассказать мне все. Позволив себе наглость снова дотянуться до моих сигарет, он откинулся на стуле:
– Известно ли тебе, что на побережье Северного выступа, чуть выше Заубервилля, расположена наиболее древняя из известных археологам стоянок марсиан?
О, да-а…
Я вздохнул, выпустив дым мимо его лица, прямо в стекло иллюминатора, из которого открывался красивый вид на Санкцию IV. Чего-то подобного и следовало ожидать. Впрочем, сообщение Яна Шнайдера до некоторой степени разочаровало. Я подумал: можно ли за время нашего непродолжительного знакомства получить хотя бы общее представление о сложном предмете, которым были останки цивилизации с закопанным в их глубине технологическим дерьмом.
За пять веков, прошедших с момента нашего появления в марсианском мавзолее, люди так и не поняли, что за артефакты оставила вымершая цивилизация соседней с ними планеты. Останки лежали вне нашей досягаемости или понимания. Возможно – того и другого, но откуда нам знать?
Пожалуй, единственным по-настоящему полезным открытием стали космические навигационные карты, едва расшифрованный способ записи которых позволил направлять корабли по заранее намеченным направлениям.
Этот успех в сочетании с огромным количеством руин и артефактов, обнаруженных при помощи тех же карт, способствовал бурному росту будораживших общество теорий, идей и даже культов. Перемещаясь по Протекторату в разнообразных направлениях, я успел познакомиться со многими из них. Как-то слышал параноидальную историю, будто правду скрывают, и Объединенные Нации давно засекретили информацию об астронавигационных картах, на самом деле пришедших из нашего же далекого будущего.
Наконец, существовало вполне обстоятельно и живо изложенное поверье, по которому мы сами представляем собой потомство марсиан. А впереди нас ждет объединение с духом предков, достаточно лишь подкопить кармической энергии. Кое-кто из ученой братии по сей день забавляется теориями, представляющими марсиан своего рода дальним форпостом – колонией, отрезанной от материнской цивилизации. Поговаривали о том, что ворота для входа по сей день находятся где-то, точнее, неизвестно где. Лично мне нравилась следующая теория: марсиане перебрались на Землю, став дельфинами. Специально, чтобы не иметь ничего общего с прогрессом технологий.
В конце концов вышло что-то такое. Они исчезли, а нам досталось собирать обломки.
Шнайдер вновь осклабился:
– Думаешь, я просто так, да? Оживляю детские голограммы?
– Что-то вроде.
– Ну-у, тогда пойдем дальше, – он пыхтел моей сигаретой, затягиваясь неглубоко и коротко, так что при разговоре дым вылетал изо рта. – Видишь ли, все почему-то считают, что марсиане походили на нас. Разумеется, не физически. Я имею в виду, что цивилизацию марсиан предполагают основанной на едином с нашей собственной цивилизацией культурном базисе.
Основанной на едином культурном базисе? Слова явно не вписывались в имидж Шнайдера. Он цитировал кого-то еще, и во мне начал просыпаться интерес.
– Таким образом, при исследовании мира, подобного этому, мы считаем главным успехом обнаружение центров обитания. Как обыкновенно выражаются, городов. Мы находимся на расстоянии примерно в два световых года от системы Латимера, есть две пригодные к обитанию биосферы и примерно еще три, требующие небольшой доработки, везде осталось по крайней мере некоторое количество построек. Впрочем, едва сюда добрались исследовательские зонды, деятельность была прекращена, а пришельцы мгновенно убрались.
– Мне кажется, «мгновенно» – это преувеличение.
На досветовых скоростях даже самой технически упакованной колонии потребовалось бы года три, чтобы пересечь расстояние от системы двойной звезды Латимера до этой маленькой звезды с невообразимым названием Санкция IV. Действительно, в межзвездном пространстве ничто не идет быстро.
– Неужели? А знаешь, сколько нужно времени? От момента получения информации зонда до момента инаугурации правительства Санкции IV.
Я кивнул. Знать такие вещи входило в мои обязанности как местного военного советника. Заинтересованные корпорации смогли бы протолкнуть бумаги через Протекторат-Чартер за несколько недель. Впрочем, это было чуть ли не столетие назад и не могло иметь касательства к предмету, о котором Шнайдер говорил в данный момент. Жестом я заставил его продолжить.
– Итак, что дальше? – произнес он, наклонившись над столом и подняв кверху руки так, словно собирался дирижировать. – Вы получаете археологические ценности. Заключается обычная сделка. Удовлетворяется ваша заявка как первооткрывателя, служащая в дальнейшем основой ваших взаимоотношений с корпорациями, где государство выступает посредником.
– Тоже за определенный процент.
– Да-а, за процент, плюс право на экспроприацию, разумеется, с приемлемой компенсацией, цитата: «… всех новых находок, имеющих жизненное значение с позиции Протектората. И прочее, и прочее», конец цитаты. Суть же состоит в том, что любой мало-мальски грамотный археолог, задумавший «пойти на дело», нацеливает свои усилия на центры обитания. Так поступали до нас все.
– Откуда тебе знать, Шнайдер? Ты что, археолог?
Подняв вверх левую руку, он закатал рукав, и я увидел выполненную на его коже иллюминиевую татуировку в виде свернувшейся кольцами змеи. Нарисованная чешуя мерцала на свету, и казалось, она светится сама собой, заставляя шевелиться кольца змеиного тела. Я почти слышал шелестящий звук, словно ползет настоящая змея. В зубы змее вплели нарисованную ленточку с надписью «Гильдия пилотов межпланетных сообщений. Санкция IV». Вверху картину венчал другой текст: «Земля принадлежит мертвым». Последняя надпись выглядела довольно свежей. Я пожал плечами:
– Неплохая картинка. И что?
– Я доставлял грузы группе археологов, работавших на побережье Дэнгрека к северо-востоку от Заубервилля. В основном все они были скрэчерами, но…
– Скрэчерами?
Шнайдер озадаченно моргнул:
– Да. А что такого?
– Это не моя родная планета, – мирно заметил я. – Случилось так, что я здесь воюю, и только. Кто такие скрэчеры?