— Да, — говорит она тихо. Она моргает, смотря на чашку с водой, держа в руке салфетку. Она складывает, а затем разглаживает ее. — Люди говорили об этом в коридорах. Они знают, как именно он сбежал?
— Думаю, что нет, — я хмурюсь, смотря на нее.
— Ох, — говорит она, повторяя и это несколько раз.
Ее голос кажется странным. Даже напуганным. Джульетта всегда немного отличалась ото всех остальных — она походила на безумного, пугливого котенка, когда я впервые увидел ее в камере, — но в течение последних нескольких месяцев она все лучше и лучше приспосабливалась к окружающей обстановке.
Все изменилось после того, как она, наконец — то, начала мне доверять. Она раскрылась. Она начала больше говорить (и есть), и даже обзавелась некоторой самоуверенностью. Мне очень нравилось видеть, как она возвращается к жизни. Мне нравилось быть с ней, наблюдать за тем, как она обретает себя.
Думаю, что этот случай с Кенджи действительно вернул ее в исходное положение. Я могу сказать, что она находится здесь только лишь наполовину, потому что ее глаза лишены сосредоточенности, а ее руки двигаются чисто машинально. Она часто это делает. Порой она словно исчезает, забивается в уголок своего разума и на некоторое время остается в нем, думая о чем — то таком, о чем она никогда не станет говорить.
Теперь она ведет себя точно так же, как делала это прежде, и сейчас она ест холодный рис со своей тарелки, беря по одному зернышку, и едва слышно пересчитывая их.
Я намереваюсь снова попытаться заговорить с ней, но в этот момент к нашему столику, наконец — то, возвращается Джеймс. Я немедленно поднимаюсь на ноги, благодарный за возможность избавиться от этой неловкости.
— Эй, приятель… не стоит ли нам пойти и попрощаться должным образом?
— О, — говорит Джеймс, опуская свой поднос на стол. — Хорошо, конечно, — он бросает взгляд на меня, а затем на Джульетту, которая сейчас очень тщательно пережевывает рисовое зернышко.
— Привет, — говорит он ей.
Джульетта несколько раз моргает. В тот момент, когда она замечает его, на ее лице появляется широкая улыбка. Они меняют, подобные улыбки. И это те самые моменты, которые немного убивают меня.
— Привет, — отвечает она внезапно настолько счастливым голосом, что можно было бы подумать, что Джеймс разместил для нее на небе луну. — Как твои дела? Тебе хорошо спалось? Не хочешь присесть? Я ела рис, хочешь немного риса?
Джеймс уже начал краснеть. Он, вероятно, съел бы свои собственные волосы, если бы она попросила его это сделать. Я закатываю глаза и тяну его за собой, говоря Джульетте о том, что мы скоро вернемся.
Она кивает. Я смотрю через плечо, пока мы удаляемся от столика, и замечаю, что она, кажется, не против того, чтобы немного посидеть в одиночестве. Она тыкает вилкой во что-то, лежащее на ее тарелке, промахивается, и это последнее, что я вижу перед тем, как мы заворачиваем за угол.
Глава 3
— В чем дело? Почему нам нужно поговорить? — новые вопросы от Джеймса. Он, черт возьми, словно автомат по производству вопросов. — Все в порядке? Ты не мог бы сказать Джульетте, чтобы она не ела мой завтрак?
Он вытягивает шею для того, чтобы взглянуть на нее, по — прежнему сидящую за столом.
— Иногда она ест мой пудинг.
— Эй, — говорю я, хватая его за плечи. — Посмотри на меня.
Джеймс разворачивается ко мне лицом.
— Что случилось, Адди? — он всматривается в мои глаза. — Ты ведь на самом деле не погибнешь, правда?
— Я не знаю, — говорю я ему. — Может быть, да. Может быть, нет.
— Не говори так, — тихо говорит он, опуская глаза. — Не говори так. Нехорошо так говорить.
— Джеймс.
Он снова поднимает на меня свой взгляд, на сей раз медленнее. Я опускаюсь на колени и притягиваю его к себе, прижимаясь своим лбом к его лбу. Я смотрю в пол, и знаю, что он делает то же самое. Я слышу, как колотятся в тишине наши сердца.
— Я люблю тебя, — наконец, говорю я ему. — Ты ведь знаешь это, да? Ты всегда для меня на первом месте. Все мои действия направлены на то, чтобы я мог позаботиться о тебе. Защитить тебя. Обеспечить тебя всем необходимым.
Джеймс кивает.
— Ты на первом месте, — говорю я ему. — Ты всегда был на первом месте, а все остальные — на втором. И это никогда не изменится. Хорошо?
Джеймс снова кивает. Слезинка падает на пол между нами.
— Хорошо, Адди.