– У тебя кровь, – спохватился наёмник, заметив на указательном пальце каплю.
– Ничего страшного, царапина, – отмахнулась я, растирая.
Подумаешь, порезалась о деталь. Раньше, такое бывало, когда мои нежные ручки двенадцатилетней девочки только начинали осваивать подобное.
Но Степан не стал и слушать. Достал из бокового кармана пластырь и налепил мне на палец.
У меня слов нет. Они в горле застряли.
Какая – то неловкость появилась между нами. Минуты две мы молчали. А затем он вдруг спросил тот самый вопрос, после которого всегда начинался мой ад.
– Кем ты была до рабства?
Глубоко вздохнув и опустив глаза к пистолету, ответила:
– Никем.
– Я настаиваю, – попытался надавить наёмник, который уже было начал мне нравиться.
– Можете наказать меня, а затем продать дальше, – ответила, как отвечала всем прочим.
– О, как. А я – то думаю, откуда такой послужной у тебя, – выдал Степан. – В базе Коалиции ты рекордсмен по наказаниям. Одна из самых низко рейтинговых рабынь, ниже тебя только старушки. Провела восемьдесят процентов своей жизни в карцерах, ямах и клетках.
Хы, а они ещё и базы какие – то ведут. Не знала.
– Мне плевать, – бросила.
Степан глубоко вздохнул. Наши взгляды встретились.
– Послушай, я не собираюсь тебя наказывать. Не хочешь, не говори. Но если господин Олег заведёт эту тему, он выбьет из тебя всё, что захочет.
Посмотрела в потолок мечтательно. Наивные.
– Допустим, нет, – правильно понял меня наёмник. – Но какой ценой? Давай придумаем легенду?
– Нет.
– Так себя ненавидеть, – произнёс Степан задумчиво. – И стоит?
– Да.
– Прошло уже девять лет. Может пора начать новую жизнь? – Его ладошка накрывает мою.
Опускаю глаза. Я пружина. Такие забавы хозяев мне хорошо знакомы, вызвать жалость к себе, а потом насмехаться. Нет уж.
– Как тебя зовут на самом деле? – Спрашивает.
– Я не скажу, – отвечаю.
– Ладно, Лиза, – произносит на выдохе. – Ты спасла мою жизнь. Если Олег бы выкрутился, то меня точно пустили бы в расход. Поэтому обязан тебе жизнью. Прими долг воина. Сейчас же.
Его рука отпускает мою ладонь лишь для того, чтобы предложить рукопожатие.
– Я давно уже не воин, – вырывается из моих губ.
Спохватываюсь. Зажимаю рукой свой поганый рот. Сжимаю челюсть яростно до скрипа в зубах. До боли… до той самой боли в душе. Слёзы брызжут из глаз. Предательские твари. Жмурюсь. Давлю их к чёртовой матери. Ничего от меня не осталось.
Открываю глаза. Степан смотрит, хмурясь. Он пытается понять. А я выдыхаю. Это мимолётный приступ.
– Простите, я не в себе, – комментирую.
И мысленно хватаюсь за голову. За все девять лет я не позволяла себе таких вольностей, как сейчас.
– Я видел, как ты держала пистолет, как сосредоточен был твой взгляд, как горели твои глаза. Как ты даже не моргнула, выстрелив, – попытался вновь расшатать меня наёмник.
– Вам показалось, шок от ранения, так бывает.
– Принимай долг воина, – раздается в ответ беспринципное.
Степан смотрит строго. И рука его протянута.
Долбаная насмешка.
– Да пошёл ты, – шиплю в ответ.
Борьба взглядов длится секунды три. Степан опускает свои светло – зелёные глаза. И поднимается. Идёт к стеллажу со старыми винтовками. Берёт целую охапку. И вываливает на стол передо мной.
– Вон там принадлежности, – кивает на тумбу неподалёку. – До вечера почистишь всё это. И… – идёт к другому стеллажу, собирает пистолеты, и, рассыпая на столе небрежно, добавляет: – и эти все. И чтобы ни песчинки. Плюс, проверь заряды в аккумуляторах. Где недостаточно, дозаряди, вон станция. Задача ясна, рабыня?
– Да, господин, – отвечаю негромко. А ком из горла так и лезет.
Степан оставляет меня наедине с оружием. Дверь нервно захлопывается, слышу щелчок замка.
Как ты посмел…
Сжимаю кулак, выдавливая через пластырь каплю красной густой крови. Как так получилось?! Теперь и не знаю, кого ненавижу больше. Себя или этого хитрого наёмника, что узнал обо мне за день больше, чем все хозяева за девять лет моего рабства.