Тут на меня свалилась целая каменная плита весом в тонну.
— Прости, если я как-то… т-ты… т-тебя…
Да, уж. Действительно. Что тут скажешь? Ты, тебя, улица, фонарь, аптека…
— Все нормально, Роберт… Я же не знала. Сказал бы раньше, я бы не стала так навязываться что ли…
Господи, как неудобно вышло.
Ай, и как больно…
— Ну, ты не навязывалась… — ненадолго замолчал он. — Я, пожалуй, пойду, хорошо?
— А как же?..
— У меня бронь в отеле, все ок, — будто поняв, о чем я хочу спросить, пояснил он мне. — Я там переночую… Судя по всему, мне тут еще пару недель кантоваться. Не мог же я у тебя на диване спать вечно… Так что вот… — неуклюже натыкаясь по пути на предметы быта, он покидал квартиру, будто спасаясь от нашествия зомби…
Я поставила нас двоих в неловкое положение.
Сумасшедшая женщина.
И чего я тут злюсь?
Столько лет прошло. Имеет право.
Я не злюсь… Больно мне…
Слезы хлынули в два ручья, а я по-настоящему, чуть ли не по-волчьи, завыла, выпуская наружу все накопленное.
Хотя всех слез не хватит, чтобы выплакать все свои болячки, всю ненависть, всю злость и всю обиду.
Но хоть немного должно стать легче.
А дальше я возьму себя в руки, как я это умею и, приму неизбежное…
Роберт женится, и это не смертельно.
Уговаривала я себя, пытаясь успокоить растерзанное сердце.
Сейчас я должна думать о сыне и не раскисать.
Главное, чтобы Руслан выздоровел…
И снова в слезы.
Нет, я все же злюсь… На себя злюсь…
36
Роберт
Я уже сидел в самолете и держал путь обратно домой.
Впервые в жизни мне было сложно покидать столицу и возвращаться в свое родное захолустье, хотя этот шумный мегаполис никогда особо и не был мне по душе.
После трансплантации Руслан оставался в больнице под присмотром врачей. В лучшем случае, это необходимое наблюдение будет проходить до тридцати дней. А чтобы понять, насколько все прошло успешно и пойдет ли сын на поправку станет известно где-то в ближайшие три месяца.
В общем, пошел отчет жизни пребывания в неопределенности и в ожидании.
Не было смысла оставаться в Москве, потому что в палату к нему все равно меня не пускали, и кроме Даны там никто не мог находиться, ну кроме медицинского персонала, естественно. Меры предосторожности, чтобы исключить какие-либо инфекционные заражения.
Сейчас его организм был особо уязвим.
Объясняли врачи.
Вот собственно я и решил пока слетать домой, а в общении с сыном на выручку приходили современные технологии и могли продолжать общаться по видеозвонкам.
Да и с Викой нужно было поговорить. Ведь по телефону я так и не удосужился ей рассказать истинную причину моей задержки в Москве, продолжая увиливать и рассказывать про рабочие дела. Считал, что подобный разговор нужно вести с глазу на глаз.
Но первым делом, по прилету, я направился к маме. Она тоже была в курсе по поводу новоиспеченного внука и уже себе места не находила, и даже пару раз порывалась прилететь в Москву, но я отговорил ее.
— И что ты теперь будешь делать?
— В каком смысле?
— Там сын, тут Вика. Да к тому же… Дана. Что у вас кстати?
— Что у нас может быть, мам? — злился я, потому что мама задавала совсем неудобные вопросы.
Этот чертов поцелуй, которому я не мог противостоять, время, которое мы провели вместе в последние недели…
Огонь, который каким-то образом умудрился ненадолго потухнуть, зажегся с новой силой.
Я думал только о ней, при этом понимая, что несу ответственность и перед другим человеком, который ждал меня здесь.
— Зря я на тебя злюсь. Прости, — обнял я маму, прижав ее к себе, будто не я, а она была моим ребенком, будто не я, а она нуждалась сейчас в какой-либо поддержке. — Я ни черта пока не понимаю, мам. Я чертовски запутался…
За день до операции, Дана совсем раскисла.
Прорыдала весь вечер в моих объятиях.
— Мне так страшно, Роб… У меня ведь никого, кроме него и нет.
— Все будет хорошо, я тебе обещаю, — давал я не выполнимые обещания, но почему-то твердо был уверен в их праведности. — Он поправится, вот увидишь. Обязательно поправится.
Я прижимал ее к себе все сильнее. Казалось, что если обниму покрепче, то смогу защитить ее от всех невзгод.
— Я уже ни в чем не уверена. Мы уже проходили через подобное и нас также уверяли, что он поправится, но болезнь снова вернулась. Что мне на этот раз ждать? Пустая надежда хуже, чем ее отсутствие… Только поверить во что-то, а потом бац и лишиться этого. Это так жестоко, Роб. Я устала от этих бесконечных тумаков от жизни… Боже, как я устала. Сил нет…
— Дана, родная моя, все будет хорошо, — продолжал я настаивать на своем и держаться ради нее, ради сына, хотя чувствовал как силы и меня начинали покидать.
Я продолжал обнимать ее, целовать в макушку, висок, вытирать ее слезы, которые не переставая текли по ее уже красным щекам.
Как же сложно было видеть ее в таком состоянии.
— Да, к тому же ты не одна. У тебя есть я. И я всегда буду рядом, слышишь?
Не скажу, что разговор с мамой как-то взбодрил меня, но мне будто хоть немного стало легче, хотя бы потому что я выговорился, но по прежнему не понимал, что мне делать.
Сердце и разум вели ожесточенную борьбу между собой, а я истекал кровью, попадая под их обстрелы.
Я ехал на квартиру Вики, в которой мы с ней жили.
Да, мой загородный дом ей не особо понравился, пришлось переезжать в город.
Вместе с ней мы почти два года. Начиналось все с банального секса. Потом его стало много, а потом и нас. Я не успел заметить, как ни к чему не обязывающие вечера превратились в совместные выходы в свет, в поездки, во встречи с друзьями, знакомства с родителями, и таких подобных времяпрепровождений становилось все больше. А после я понял, что мне с человеком очень хорошо, комфортно, противиться очевидному не было смысла, и мы, не сговариваясь, стали жить вместе.
Таким образом, со временем и свадьба нарисовалась, инициатором которой выступила сама Вика.
И спешу заметить, если бы не ее прихоть, мы бы уже давно были женаты.
— Я хочу большего, — однажды она заявила мне за ужином.
— Чего, например?
— Замуж хочу… Зай, давай поженимся.
Я чуть не поперхнулся.
— Зачем? Нам вроде и так хорошо…
— Тем более! А будет еще лучше и мне спокойнее, — продавливала она меня своим кошачьим взглядом.
— А тебе сейчас, что не спокойно?
— Ну, знаешь, я, как и любая женщина, хочу быть уверенной в завтрашнем дне.
— Только ты знаешь, что детей я не хочу… И, если ты думаешь….
— Знаю и я согласна! — прервала она меня, радостно накидываясь мне на шею.
Ребенок еще совсем.
Ей еще и тридцати нет. Подросток считай.
— Ну, если тебе так принципиально, давай распишемся, — сдался я, предполагая, что в наших отношениях ничего при любом раскладе не изменится. Но если ей так будет спокойнее, я был готов пойти на этот шаг.
Она совсем не была похожа на Дану, но это было ее плюсом. Я бы даже сказал, что она была полной ее противоположностью. Ее взгляды на жизнь были простые, а сама она была не замороченная.
По ней было видно, что росла она в любящей семье, где помимо всего, царили уважение, понимание, поддержка, и наверно по этой причине все невзгоды обходили ее стороной.