В общем, настоящей суровой жизни, как мне казалось, она никогда и не видела, это придавало ее натуре максимальной легкости, я бы даже сказал, воздушности.
Я ее любил, да по-своему, да не такой странной, болезненной, сумасшедшей, эмоциональной любовью, как Дану, может, более зрелой, осознанной, расчетливой, если любовь можно было бы делить на категории.
Будь моя воля, мы бы просто расписались, но Вике нужна была полноценная свадьба с белым платьем, я и на это согласился. Так мы подали заявление в загс и стали готовиться к торжеству. Хотя в этой вакханалии, связанной с подготовкой к свадьбе, я не принимал особого участия. Вика делала все сама, и, судя по всему, получала удовольствие от этого процесса, и даже ни разу не упрекнула меня за мое безучастие, только успевала выставлять мне счета.
Появление Даны и Руслана внесло свои коррективы.
Сумасшествие вновь овладело моей сутью, и я вновь был поражен болезнью под названием «Дана».
Нечто аномальное пожирало мою плоть, пробираясь до глубин души, пуская там свои дефективные корни.
Как всегда, когда речь заходила о ней.
Но почему-то именно в такие моменты я чувствовал себя живее всех живых.
Вот оно.
Покалеченные и сломленные. (Кажется, так говорила Дана.)
И их нездоровые паттерны.
37
Роберт
По случаю моего возвращения, Вика закатила самое настоящее пиршество, накрыв праздничный стол, который валился от изобилия вкуснейших блюд.
Ждала, скучала, если верить ее словам, хотя это чувствовалось в каждом ее знаке внимания.
От этого мне становилось только не по себе.
После такого раута, мне еще сложнее стали даваться объяснения, которые я уже давно заготовил для нее в своей голове.
Но она слушала меня внимательно, молча и, ни разу не перебила.
Все что в ней менялось, это ее выражение лица, переход от удивления к ужасу, где-то даже будто к сочувствию.
— Ого, — поникла Вика, после того, как я закончил «изливать душу». — А чего раньше не сообщил? Мы ведь столько раз говорили по телефону, а ты и словом не обмолвился… Я тут думаю… Ты там… — растерянно и неуверенно вторила она несвязную речь, чуть запинаясь. — А оно вот что…
— Посчитал, что это не телефонный разговор. Прости, у меня не было злого умысла во всем этом…
Возникла пауза.
Потому что мне было нечего добавить, а ей, судя по всему, нужно было время переварить услышанное.
— Интересно однако получается… Как ты человек, который никогда не хотел детей, прилетаешь и рассказываешь мне, что у тебя есть ребенок?.. В голове не укладывается… Чувствую, себя обманутой что ли…
— Вик, ну это же было до тебя. Я тебя не обманывал. Между мной и Даной ничего нет… Только обязательства и то больше перед сыном.
— Да, я больше про то, как этот ребенок вообще появился. Ты же всегда такой осторожный, чуть ли не пять презервативов на себя натягиваешь, чтобы, не дай, бог, как говорится… — взмахнула она указательным пальцем вверх, а в голосе чувствовалась ирония.
Я так понимаю, это были ее мысли вслух…
И собственно мне не обязательно влезать в них и делиться интимными подробностями, как так могло случиться.
— Ты ее любил, я так предполагаю?
Ее вопрос поставил меня в тупик, хотя ответ на него был очевиден, но мне совсем не хотелось откровенничать, чтобы не усугублять и без того шаткое положение.
Вика, может и воздушная, но все же чувствительная натура.
С другой стороны и не глупая вовсе, юлить тоже не было смысла.
Только цель ее вопроса мне была не ясна.
Любил, не любил, какая теперь разница?
— Да, — сухо произнес я, сдаваясь и кидаясь на амбразуру.
Но произнеся это, я почувствовал острую боль, будто мне дали под дых.
Что-то внутри с новой силой закипело, забурлило, не давая продышаться.
Все задрожало под кожей, хотя внешне, мне казалось, я оставался спокойным.
— Ты до сих пор ее любишь?
Вика смотрела на меня пронизывающим взглядом следователя, который вел допрос и хотел всеми законными и незаконными способами выбить правду.
Дочь бывшего прокурора, действующий юрист.
Что тут еще добавить?
Я молчал, потому что и этот ответ был очевиден. И все же, как отвечать на него девушке, которая через пару месяцев станет моей женой, мне не представлялось.
Я чувствовал себя провинившимся котенком, который нагадил в неположенном месте.
— Конечно, любишь…
— Вик…
— Не хочется, конечно, сейчас пытаться зайти за умную, или какую-нибудь Вангу, — заходила она по комнате, растирая ладони между собой и иногда размахивая в воздухе указательным, будто прося меня помолчать. — Но я всегда чувствовала присутствие чего-то или кого-то в наших отношениях… Я не понимала, или… уверяла себя, что мне все это кажется… Ага, два состояния… Влюбилась… и просто игнорировала красные флажочки. А теперь все встало на свои места…
Она закрыла лицо руками, тяжело вздохнув.
— И это твое — не хочу иметь детей… просто от меня не хотел, правда же? — и снова этот взгляд, но уже будто умоляющий не молчать. — И замуж Я же тебя сама позвала… Считай, заставила. Насильно.
— Скажешь тоже, насильно… Я тоже этого хотел…
— И то верно. Тебя не заставишь сделать что-либо против твоей воли. И если ты не захочешь…. — она не закончила мысль. — И что теперь будем делать? Какие у нас планы?
— Для нас ничего не изменилось. Изменилось только для меня. В моей жизни сейчас есть сын. И мне придется перестроить свой привычный склад под эти сложившиеся обстоятельства.
Но ОН не обстоятельства. Он моя кровь и плоть. Он живой человек, который любит и ждет меня. А я рву и мечу, и тороплю время, чтобы побыстрее вернуться обратно к нему.
— Нет, Роберт, ты ошибаешься. Он не только в твоей жизни появился, — она вроде говорила сухо и даже уверенно, но на ее лице появилась еще какая-то эмоция, которую я не мог опознать.
То ли это презрение, то ли чувство сожаления.
— На тебя это никак не повлияет.
— Роберт, вроде ты умный парень, поэтому прошу, не неси чушь! — вспыхивает она. — Как тебя делить с кем-то еще? С сыном, с твоей бывшей… Это даже для меня слишком. Я так не смогу… С-сука! — кричит она и со стола летит кухонная утварь вместе с едой.
Я испугался от неожиданности и ни сразу понял, что мне что-то прилетело в голову.
Видимо, отрикошетило.
— Ай, — схватился я за лоб, чуть выше глаза, в области которой стрельнуло острой болью. — Твою мать!
Голова будто дала трещину.
Жуткая боль.
А после я увидел на своих пальцах жидкость алого цвета.
Первое, о чем я подумал, о вине, которое стояло на столе.
— Роб, у тебя, кровь! — подбежала ко мне Вика. — Господи, прости… Я не хотела… — Держи рану, чтобы кровь остановить.
Потом она забегала по кухне, после чего нанесла на кожу что-то влажное, закинув мою голову назад, хоть я отбрыкивался, думая, что она драматизирует.
Был уверен, что там незначительный порез.
— Кровь не останавливается. И у тебя там… глубокий порез. Может, скорую?
— Да, прекрати, какая скорая! — раздражался я, а боль все никак не унималась, пульсируя и распространяясь по всей области головы. — Царапину я переживу. Принеси лучше что-нибудь для обеззараживания.
Я лежал на кушетке в процедурном кабинете травмпункта, когда Вика заглянула ко мне, чтобы забрать меня домой.
— Ну, что ты как?
Мне нанесли три шва.
Как такое вообще произошло?
— Жить буду, — улыбнулся я, усмехаясь про себя комичности ситуации. — Мне что-то вкололи. Обезбол, кажись. Так намного лучше.
— Выглядишь, конечно, так себе.
— Ну, спасибо… — я пытался присесть на кушетку, Вика тут же кинулась помогать мне.