— Так это чего же тогда от моих ковров-то останется?
— А ничего от них не останется. Прежде всего, не думаю, что мы высадимся на сушу именно там, откуда отплывем. В океане существуют, предположительно, течения, пусть даже проседание земной коры направление их и изменит. Может, нас и вовсе в арктическую зону занесет. Кстати, надо будет взять с собой теплую одежду. Попадем в тропики, бросим ее, однако если у нас такой одежды не будет, так мы в нее и облачиться не сможем. Вы, миссис О’Каллахан, прихватите с собой вашу шубу.
— А к тому же, насколько я в состоянии судить, общее проседание может полностью изменить климат земли… Впрочем, я говорил о грязи и иле. Ил проведет под водой сорок, или сколько там, дней, а вода-то соленая. Это вам не какой-нибудь разлив Слейна. Всемирный Потоп прокатится по всему земному шару и, скорее всего, соленая вода поглотит пресную. Точно сказать не могу, но думаю, что сорокадневное пребывание под соленой водой убьет все деревья и прочее. Вот потому нам семена и потребуются. Как только вода сойдет, а ил отвердеет, придется взяться за работу — пахать и сеять. Кстати, нужно будет прихватить плуг, а мне — научиться им орудовать. Запряжем в него Нэнси или корову. А в придачу к Нэнси прихватим жеребчика. И еще, нам понадобятся припасы, на которых мы продержимся целый год, до первого урожая.
— Резиновые сапоги брать будем? — спросил Микки.
И он, и миссис О’Каллахан начали проникаться пониманием проблемы — не меньшим, чем у мистера Уайта.
— Если хотите, возьмем. Они, конечно, сносятся, придется лапти плести. Но, вообще-то, сейчас не об этом речь. Нам нужно список составить. Погодите, я схожу за столом и стулом…
Выйдя из кухни со стулом, он отправился было на поиски Герати, но очень скоро вернулся — вместе со стулом — назад.
— Микки, вам и Томми Планкетту придется, как обычно, заняться жатвой. Нам потребуется много зерна. И травного семени тоже. Теперь, миссис О’Каллахан, где сейчас Филомена?
— В комнатах прибирается.
— Отправьте ее сегодня домой. Путь этот вечер отдыхает. И скажите, что примерно через месяц вы ее уволите. Только о Великом Потопе ничего ей не говорите.
Филомена стояла в одних чулках у двери и подслушивала — то была одна из сторон беркингстаунской жизни, о которой миссис О’Каллахан вечно забывала. Впрочем, оно было и без разницы, поскольку из всех услышанных ею слов Филомена понимала лишь каждое десятое, и потому в этот вечер она сообщила двадцати трем своим братьям и сестрам, что О’Каллаханы собираются уехать в Америку.
Мистер Уайт снова вышел, неся с собой все тот же стул.
И снова вернулся, чтобы сказать:
— Боюсь, ветровой генератор придется демонтировать. Я попробую собрать его в каком-нибудь другом месте, но не скоро. Может быть, мне удастся соорудить кожух вокруг каминной трубы, которая идет из гостиной, и привинтить треногу к нему.
Спустя недолгое время, миссис О’Каллахан, вглядываясь сквозь щелку в кухонных занавесках, различила Пата Герати, который со звоном и громыханием полз по красивому серому изгибу крыши сенного сарая. Ненадолго вспыхнуло солнце, за подпираемой колоннами серостью засветилось синее небо. Эмалированная табличка засияла ультрамарином, лопасти ветряка, чьи проволочные растяжки с математической точностью рассекали небо, заоранжевели. Математическими казались и полотнища гофрированного железа с их равноотстоящими тенями — все выглядело в солнечном свете таким ясным, определенным.
Миссис О’Каллахан задернула занавески поплотнее, и принялась за работу — в подводном сумраке, от которого у нее разыгрывался ревматизм, — она уверяла, что, когда на кухонную плиту падает солнечный свет, та, бывает, и сама собой разжигается.
Глава VI
Был вечер. Все трое сидели в выбеленной кухне — за оттертым дочиста столом, под электрической лампочкой. Мистер Уайт добился, наконец, составления списков.
Миссис О’Каллахан, перед которой покоились на столе линованная тетрадка и пузырек чернил, в коем только и было содержимого, что миллиметровая засохшая корочка на дне, держала в руке перо с похожим на два перекрещенных пальца острием. Мистер Уайт имел в своем распоряжении записную книжку размером ин-фолио — ее, пожалуй, можно назвать и бухгалтерской книгой. Микки же выдали кусок оберточной бумаги и карандаш особой твердости, единственный, оставленный в доме Филоменой. Кончик карандаша Микки уже сломал, но тем не менее продолжал писать — деревяшкой, — впрочем, результат у него все равно получался тот же самый.