-Что у вас с отцом? – Постарался не напоминать себе, что сидящая рядом девушка вовсе не обязана посвящать постороннего человека в болезненные аспекты отношений с собственным родителем.
-Папа…, - Катя устало вздохнула, - всегда был таким. Авторитарным, в какой-то степени даже деспотичным. Он был в курсе всего, происходящего в моей жизни. Мне иногда кажется, что я даже дышала по его указке. Но ты не подумай. Я любила его. И люблю сейчас. Просто тот кумир, которого я сама сотворила в своей душе, в какой-то момент лишился нимба над головой.
-Знаешь, - Солнцева говорила вполне спокойно, что навевало мысль о долгих годах «проработки» ситуации. – я ведь мысли допустить не могла, что мой папочка может быть хоть в чем-то не прав. Он был для меня идолом, абсолютным примером для подражания.
-А потом ты поняла, что у него, как и у любого человека, есть недостатки? – Заураби действительно стремился понять.
-Это случилось где-то лет в шестнадцать, когда система ценностей понемногу стала меняться. Отец не понял.
-Что, не отпускал с мальчиками по клубам гулять? – Почему из него эта желчь вырвалась, и сам понять не мог. Просто вдруг подумалось, что Ведьма раздувает размах трагедии. У богатых свои причуды.
-Артурчик, в шестнадцать лет мне, поверь, хотелось совсем другого. – Черт, отчего же так больно видеть, как восторг в ее глазах сменяется разочарованием?
-Чего же? – Артур решил держаться выбранной позиции. Хуже уже не будет.
-Помогать. Делиться. Отдавать в большей степени. –А нет, вот оно – это самое «хуже». – В какой-то момент мне стало так стыдно, ты не представляешь. Волосы рвать на голове хотелось.
-За что? – Он тяжело сглотнул вязкую слюну, готовя себя к продолжению.
-Я поняла, что не заслуживаю того, что имею. Брендовых шмоток, путешествий в Европу, автомобиля с личным водителем, ужинов в ресторанах. Я же ничего для этого не сделала. Пальцем не пошевелила. Папины деньги…они жгли мне душу серной кислотой, понимаешь? Я осознала, что большинство людей не могут позволить себе и половину того, что имела я. Папа не смог принять этого. Орал, когда развезла одежду по приютам. Устроил домашний арест, узнав, что после учебы я бегаю раздавать еду бездомным. Грозился выгнать из дома, когда нас с друзьями загребли в каталажку после митинга. Я уже не говорю о том, что полностью лишил содержания. Да оно мне и не нужно было. Голова на плечах есть, поступать собиралась на соц. работника в городской институт. Но потом так произошло, - только тут ее голос впервые дрогнул. – Что мне нужно было срочно уехать. Отец поддержал, отправил учиться в Англию, отношения вроде бы наладились.
-Но? – Прежде, чем вздернуть себя на воображаемой виселице, ему нужно было услышать окончание.
-Но оказалось, что он в меня так и не поверил. Не видел в своей дочери взрослого человека, способного самостоятельно принимать решения и учиться на своих ошибках. Когда я окончила университет, решила вернуться в Россию, сразу же получив приглашения на работу от нескольких крупных фирм нашего города. Мне это, честно говоря, польстило, так как опыта работы в российских реалиях у меня не было от слова совсем. К собеседованию сутки готовилась: штудировала учебники, зависала на форумах. Такая вдохновленная была, полная идей.
-Не взяли? – Других причин ее упаднического тона он не видел.
-Шутишь? – Она горько усмехнулась. – Наоборот. Они бы взяли меня, даже если б я двух слов связать не могла. Секретарь у них была девушкой словоохотливой, а кабинки в туалете, увы, не звуконепроницаемыми.
-Тебя обидело, что отец устроил тебе протекцию? – Другая на ее месте радовалась бы.
-Я просто почувствовала, что снова живу и дышу по его указке. А ведь однажды он мог просто забыть дать мне приказ вдохнуть. – Катя замолчала на мгновение, переводя это самое дыхание. - Знаешь, я никогда не покупаю живые елки на новый год.
Солнцева так резко сменила тему, что выбила его из колеи.
-Почему?
-Потому что слишком хорошо знаю, что чувствует дерево, когда его срубают, лишая корней.
Разговор был долгим, Артур успел припарковаться во дворе Катиного дома. Он опять не знал, что сказать. Выразить восхищение ее чистой душой, которую не удалось испортить большими деньгами? Посочувствовать похороненным под обломками надеждам? Пожалеть маленькую девочку с двумя рыжими хвостиками и усыпанным веснушками лицом, которая так тянулась к любви и свету? Или же убить циничным реализмом, сказав, что такова жизнь?