Для взятия семени от Снежка мне придется прибегнуть к электроэякуляции. Для этого мне придется вставить прибор в задний проход как раз в то место, которое управляет предстательной железой и нервами, передающими сигнал ведающим эякуляцией мышцам, и подавать коротко пульсирующий ток. Процедура эта хоть и не опасна, но малоприятна для пациента (во всяком случае, так меня заверил человек, который провел этот опыт на различных по размеру животных — в том числе и на себе самом, как на «голой обезьяне» — естественно, без всякой анестезии). Снежку придется дать общий наркоз — надо думать, огромный самец не погладит по головке Айболита, который — пусть и из самых лучших побуждений — вставит ему в задний проход нечто, похожее на черную пластиковую дубинку полицейского.
Ветеринары барселонского зоопарка не имели богатого опыта в анестезировании диких животных, пока я не взял на себя купирование больших панд в Мадриде, — тогда я очень многому научил их в этой области. Ответственность за предстоящую операцию полностью ложилась на мои плечи.
Прошло два десятилетия с тех пор, как я «послал в нокаут» свою первую гориллу — одну из вновь прибывших в зоопарк Белль-Вю в Манчестере как раз перед тем, как комические актеры Морекамбе и Уайз открыли новый роскошный обезьянник. С тех пор в моей практике погружения этих мощных приматов во временное, подконтрольное бессознательное состояние не случалось идиосинкратических реакций, циркулирующих коллапсов и иных проблем. Заправляю специальным анестезирующим раствором летающий шприц, выстреливаю из духовой трубки или газового пистолета — и самая здоровущая горилла погрузится во младенческий сон в какие-нибудь пять — десять минут. У меня не было оснований предполагать, что Снежок поведет себя под наркозом как-то иначе, нежели обыкновенная горилла, но все же, все же…
Я назначил электроэякуляцию на июльское утро и попросил моего друга и коллегу из мадридского зоопарка Антонио Луиса Гарсиа дель Кампо приехать ко мне в Барселону. В Испании нет другого ветеринарного хирурга, которому я доверял бы больше. Мы вместе прооперировали многих панд, слонов, драконов с острова Комодо, тигров и разных других животных. Именно такой человек — быстрый, сильный и изобретательный — нужен рядом, когда ночью в саду в Альмерии ты берешь кровь на анализ у газели Морра, а единственный источник света — слабый мерцающий огонечек зажигалки для сигарет, или когда еще более редкостное животное, окапи, никак не хочет приходить в себя после общего наркоза и не реагирует на вводимые противоядия. В подобных ситуациях Антонио Луис был и остается для меня идеалом — другом Номер Один.
Хотя в глазах непосвященных операции над экзотическими животными могут показаться куда более утомительными, нежели аналогичные операции над домашними, это не всегда так. Я вспоминаю годы своей юности, проведенные за операционным столом в клинике на Милнроу-роуд в Рочдейле — там мною были сделаны сотни операций, в основном собакам и кошкам, иногда кроликам. Сказать по совести, с ними столько же возни, и отнимали они у меня не меньше нервной энергии, чем сегодня гориллы или дельфины. А если я сейчас провалюсь, то, во всяком случае, меня не ждет нервотрепка в виде выяснения отношений с разочарованным владельцем какого-нибудь Фидельки или Феликса.
Мы с Антонио Луисом прогулялись по милому, старомодному зоологическому участку городского парка близ приморской набережной Барселоны и остановились поглядеть на самца косатки — пухленького и блестящего, как надувная резиновая игрушка, — который был теперь как огурчик. Я наблюдал его в последний раз, когда он был жестоко покусан дельфином-самцом. Хотя пострадавший мог перекусить обидчика пополам одним ударом своих могучих челюстей, он предпочел вести себя согласно заповеди «Если тебя ударят по правой щеке, подставь и левую». Когда я осмотрел косатку, то обнаружил, что она была сплошь покрыта неглубокими укусами. Хотя ни один из них сам по себе не был серьезен и не вызвал заражения крови, потеря крови из множества ран в сумме оказалась значительной и привела к серьезной анемии. Это была некая разновидность китайской казни «смерть от тысячи порезов», перенесенной в дельфинийский мир. Изувеченный гигант лежал тише воды ниже морской травы, плавником не пошевелив в свою защиту. У меня не возникало сомнений, что подобное «непротивление злу» кончится скорой смертью для жертвы, если сейчас же что-нибудь не предпринять. Невзирая на отчаянные протесты дельфина-обидчика в виде громкого визга и щебетания, я в тот же день отсадил его в другой водоем, а сам занялся исцелением несчастного болеутоляющими средствами и гормонами-анаболиками, фаршируя ими его ежедневный рацион из селедки и макрели. Вот так-то — за милой улыбкой бутылконосого дельфина, которую мы находим такой обаятельной, может скрываться хищное намерение.