…Яркие лучи утреннего солнца ворвались в окно кухоньки, где готовили еду пандам. Это было самое лучшее время в зоопарке. Животные выходили на огромные зеленые лужайки и в сады и были на час-другой предоставлены самим себе. Марио слышал, как они на своих разных языках возвещали о том, что проснулись. Вдали, позевывая, ворчал лев, щебетали, словно пташки, капуцины, будя заспанных уток, которые провели ночь на обезьяньем острове; щелкая клювами, вышагивают по дорожкам пеликаны, останавливаясь перед каждым загоном или прудом, точно зооинспектора. Вскоре придет Анхель и сменит его. Время было готовить завтрак пандам. Смотритель отмерил в миску из нержавеющей стали обычные ингредиенты — пять ложек сои, одну ложку меда, оливковое масло, сухие дрожжи, витаминную смесь и триста граммов хлопьев, выпускаемых специально для панд. Добавил горячей воды и тщательно смешал все это в кашу. С этого начнется день Чанг-Чанга; не забудем и о нескольких лакомых веточках бамбука на закуску. В миску для Чу-Лина он вылил картонную упаковку йогурта, добавил ложку вареного рису — хорошо, если умирающий зверь медленно-медленно вылакает хотя бы половину, прежде чем отвернет голову…
Марио отправился по коридору и отпер дверь Чанг-Чанга.
— Привет, старина, — сказал он почтенному самцу, по-прежнему уютно возлежавшему на своей спальной полке, и поставил перед ним миску.
Когда захочет, слезет и поест. Затем Марио отправился к другой массивной деревянной двери — Чу-Лина. «Может быть, сегодня…» — подумал он, стискивая зубы, всякий раз заступая на дежурство в последний месяц, готовый к последнему акту трагедии. Он заглянул одним глазом в замочную скважину… Странно! Ничего не видно. Она как будто заблокирована. И вдруг он увидел: по ту сторону замочной скважины к ней прижимался глаз, пытавшийся взглянуть на него! Марио быстро отодвинул засов и распахнул дверь. За дверью, шатаясь, стоял Чу-Лин и — смотрел на миску! Он хотел свой завтрак! Марио поглядел на пол — ни единой лужи! Его руки задрожали от волнения. Марио наклонился и поставил миску перед пандой. Почти — но не совсем! — теряя равновесие, Чу-Лин наклонил голову и — слизал все до последней капли. Марио, забыв захлопнуть за собой дверь, ринулся в кухню и схватился за телефон. Пока он сообщал Антонио Луису сногсшибательную новость, Чу-Лин шаткой походкой приплелся в кухню и стал обнюхивать мешок с хлопьями для панд.
— Чудо, просто чудо! — кричал смотритель в трубку.
Да, это действительно было чудо.
Оба смотрителя (Марио не ушел домой после смены) наблюдали за Чу-Лином весь день. Он пил воду, но — в нормальном количестве, не отказывался, как раньше, от пищи и съел даже несколько бамбуковых листьев — хоть и не скажешь, чтоб уж очень жадно. Надо ли говорить, в каком я был подъеме, когда в неурочный час — в семь утра — принял звонок из Мадрида! Дав указания продолжить лечение диуретиками, я откупорил себе к завтраку бутылку шампанского.
Две таблетки в день сотворили чудо. Прошла неделя, а жажда не возобновилась. Зато аппетит у Чу-Лина все возрастал, и вскоре стрелка весов изо дня в день начала мало-помалу ползти вверх. Началось медленное, долгое восхождение по стезе выздоровления, и мы решили попробовать определить минимальную дозу лекарства, которая была бы достаточной для поддержания Чу-Лина на этом пути. Остановились на половине таблетки каждое утро. За месяц пациент набрал 7 килограммов и уже гораздо тверже стоял на ногах. Еще через месяц он весил уж 85 килограммов и подавал первые знаки, что хочет поиграть со своим приемным отцом. Мало-помалу я снизил ему дозу сперва до четверти, а затем и до одной восьмой таблетки в день. Наконец я вообще прекратил дачу лекарства. Ничего не случилось. Чу-Лин снова был пухлым, здоровым, веселым стокилограммовым гигантом, и снова, как прежде, потянулись взглянуть на самого популярного в Мадриде зверя толпы испанских детей. «Чу-Лин! Чу-Лин! Чу-Лин!» — восклицали они, и он умиротворенно сидел себе в тени большого дерева, прислонившись спиной к стволу и возложив передние лапы на брюхо. Его странную болезнь так и не удалось объяснить до конца — на том спасибо, что она больше к нему не вернулась! То, что я снова могу лицезреть, как радуется он своим бесчисленным поклонникам, — лучшая для меня награда.
Следующим, кто в этот год панды поставил передо мною трудную задачу, был приемный отец и товарищ по играм нашего страдальца — старина Чанг-Чанг, что значит «Сильный». Он был поднесен китайским правительством в дар испанскому королю Хуану Карлосу. Сразу, как только я встретил его, я заподозрил, что он был, мягко говоря, не юн, а вступил в пору ранней зрелости. Чем больше я наблюдал его по мере движения лет, тем больше замечал в нем признаки старения (предполагается, что панды живут где-то до тридцати лет). Дареному коню, конечно, в зубы не смотрят, а вот панде приходится. Его зубы, фигура, цвет шубы — все указывало на то, что он отнюдь не юнцом покинул Пекин для путешествия к испанскому двору (у короля имеется дворец недалеко от зоопарка, где специально для Чанг-Чанга и его спутницы Шао-Шао был построен дом).