Я и сейчас не перестаю удивляться, что подчас после самых запущенных случаев болезни, когда я был почти готов расписаться в своем бессилии, нога у птицы превосходно заживала, и она снова могла когтить дрофу, кроншнепа или зайца своими мощными пятками.
Весной 1985 года Крис, который тогда был моим ассистентом в Аль-Аине, позвонил мне в одно прекрасное утро и сказал, что несколько дней назад кто-то сломал замки одной из клеток с соколами и забрал птицу, которую считал своей. Теперь приехал другой бедуин, обнаружил, что его любимый сапсан исчез, и поднял шум. Как водится, смотрители за соколами, директор и чиновники из канцелярии правителя пожимали плечами, сочувствовали, но не хотели брать на себя ни малейшей доли ответственности за сложившуюся безумную ситуацию и не предлагали никакой поддержки и помощи. Озлобленный бедуин приезжал в офис к Крису дважды в день, осыпал его проклятиями и угрозами, что доложит обо всем шейху Зайду, если не получит обратно своего сапсана или компенсацию, эквивалентную двадцати тысячам английских фунтов. Более того, он пустил слухи, что доктор продал его птицу!
Мы с Крисом прекрасно знали, как закручиваются подобные дела в Аравии, и потому у нас был заранее разработанный детальный план бегства из страны в случае необходимости. К счастью, коль скоро он работал для нас с Эндрю, ему было позволено сохранить при себе свой паспорт, тогда как у работников, непосредственно нанятых арабским правительством и многими компаниями, их попросту отбирали. Задача облегчилась тем, что через несколько дней Крис уходил в положенный отпуск, и заменял его я.
— Держись подальше от глаз бедуина, — сказал я ему. — Проводи побольше времени вне офиса, работай с одной из частных коллекций шейха в отдаленных уголках зоопарка. Остальное я возьму на себя.
Прилетев в Аль-Аин, я первым делом явился к директору зоопарка с предложением немедленно прекратить всю работу с соколами. Давно бы так, сказал тот, но с этим не согласятся шейхи. Путей отвадить желающих сдать нам птиц на лечение у нас не было; отказаться их лечить мы тем более не могли. Я с неохотой согласился на продолжение этой работы, только нужно было пустить ее по убывающей. Ни одна птица приниматься на госпитализацию больше не будет. Для лечения будут использоваться методы, при которых птицу привозят ежедневно или еженедельно, смотря по надобности. Чтобы приостановить убыль лекарств из без того скудной аптеки зоопарка, я буду выписывать рецепты на те средства, которых там нет. Владельцы птиц, конечно, будут недовольны, но поделать ничего не смогут. В конце концов, в Аль-Аине полно аптекарей, на полках у которых масса новейшей фармацевтической продукции.
Хабаиш, владелец пропавшего сокола, — низенький человечек с синими челюстями, усиками, как у Гитлера, одетый в серую «диш-даша», — прибыл в офис, как я и ожидал, во второй половине дня. В это время Крис уже благополучно летел рейсом «Сингапур эрлайнз» на Дальний Восток, а я сидел на его месте в кабинете, готовый отразить первую атаку. Бедуин, как и следовало ожидать, вошел в кабинет без приглашения, в сопровождении двоих угрюмых молодых соплеменников; они расхаживали по офису, трогали и осматривали инструменты, открывали книги и, наконец, вошли в аптеку, с любопытством глядя на полки с колбами и пузырьками и на арсенал духовых трубок и ружей, стреляющих наркотическими зарядами. Хабаиш отрывисто сказал мне «салам» и сел в кресло перед моим письменным столом.
— Где доктор? — спросил он.
— Я доктор.
— Нет. Где доктор Крис?
— Уехал.
— Куда?
— Из страны.
— Когда вернется?
— Думаю, что никогда. Чем могу служить? — Я сделал постное лицо, стремясь произвести впечатление, что очень сожалею об отъезде Криса.
Бедуин нахмурился:
— Стало быть, вы новый доктор?
— Да, — сказал я.
Бедуин, не говоря больше ни слова, встал, позвал друзей, и все вышли вон.
Впоследствии бедуин еще не раз заявлялся, чтобы удостовериться, что Крис и в самом деле уехал. И каждый раз я встречал его вопросом, чем могу служить. Хабаиш уже не спрашивал о пропавшем соколе и наведывался все реже, а вскоре и вовсе перестал приезжать, и больше никто его не видел.