Из-за волос бегущего было видно темное пятнышко, возможно, это часть бородки. Светлый воротник рубашки поверх темного пиджака. В руке сумка с длинным ремнем, но человек держит эту сумку накоротке, так что ремень болтается свободно. Модная сумка, отметил про себя Ксенофонтов. Даже на таком снимке и с такого расстояния видны многочисленные «молнии», пряжки, карабинчики. Правда, форма ее слишком округлая для мужской сумки… В машине можно было различить только руку сидящего человека – он придерживал раскрытую дверцу, ожидая соучастника. Судя по этой подробности на снимке, водитель был одет в темную рубашку и светлый пиджак. Солнечный блик на ветровом стекле не позволял рассмотреть его лицо.
– Что скажешь? – Зайцев решился наконец нарушить молчание.
– Хороший глянец, – серьезно проговорил Ксенофонтов. – На металлической пластине такого не получишь. Явно на стекле глянцевал. Поэтому и снимок получился такой мягкий, приятный на ощупь. Электроглянцеватель дает снимок жесткий, глянец получается в пузырях…
– Я не разыскиваю фотографа! – резко сказал Зайцев. – Я разыскиваю человека с сумкой. И спрашиваю о нем. Ты можешь что-нибудь сказать?
– Вот так сразу? – Ксенофонтов, склонив голову к плечу, продолжал всматриваться в фотографию. – Я должен с ним пообщаться… С этим типом на высоких каблуках и с женской сумкой, набитой деньгами.
– Почему ты решил, что сумка женская?
– Мне так кажется.
– Сейчас с такими сумками ходят все, кому не лень. Они не делятся на мужские и женские.
– Возможно, – уклончиво ответил Ксенофонтов. – Ну что ж, если ты так меня торопишь, могу сказать… Тебе не следует искать человека с бородой. Она приклеена. Преступник наверняка снял ее в машине.
Зайцев исподлобья посмотрел на друга долгим подозрительным взглядом, хотел было что-то сказать и уже набрал в легкие воздуха, но промолчал. Взял снимок, всмотрелся в то место, где должно было быть лицо грабителя, но, кроме маленького размытого пятнышка, не нашел ничего, что говорило бы о бороде, тем более приклеенной.
– Вообще-то свидетели в самом деле говорят, что он был с бородой… Но что она приклеена… Ты не ошибаешься?
– Нет, старик, нет.
– Может быть, и усы приклеены?
– А вот усы настоящие! – уверенно заявил Ксенофонтов.
Зайцев с сомнением и тревогой посмотрел на друга. Потом взял снимок, повертел его перед глазами, пожал плечами и вернул фотографию Ксенофонтову.
– Может, ты того… Рост назовешь? Возраст? Национальность? – Зайцев проговорил это с усмешкой, но улыбка получилась растерянной, беспомощной.
– Могу. Записывай. По росту этот парень примерно с тебя, не вышел ростом и очень об этом сожалеет. У него этот собственный небогатый рост стал вроде пункта в мозгах, он никогда не забывает о своем росте, понимаешь? Теперь возраст… Двадцать пять – двадцать семь, вот так. Что еще? Национальность. Скорее всего, он откуда-то с Кавказа. Как и его приятель, который сидит в машине.
– Это что же, ты по рукаву определил?
– Да, старик, по рукаву, – безмятежно ответил Ксенофонтов. – Даю словесный портрет… Бороду убери, усы оставь, у него хорошие ухоженные усы. Черные. Думаю, что некрашеные, настоящие черные усы. Лицо смуглое, худощавое. Волосы, сам видишь, длинные.
– Если бы я тебя не знал, – сказал Зайцев, – я бы вышел, хлопнув дверью.
– Я не сказал тебе главного, – усмехнулся Ксенофонтов. – Я не сказал, где его искать.
– И… это… где?
– Для начала закрой рот. Вот так. А искать… Походи со своими ребятами по ресторанам. У нас, слава богу, их немного. Оперативникам твое задание даже понравится. Второе… Пусть потолкаются на базаре, у овощных рядов. Но пусть обращают внимание не на тех, которые продают, и не на тех, которые покупают.
– Ты что, издеваешься? – не выдержал Зайцев. – На кого же им тогда смотреть?
На тех, кто мило беседует с продавцами и кто не собирается ничего покупать. Понял? Я на твоем месте вообще закупил бы в магазине каких-нибудь овощей побольше и поставил бы своего человека за прилавок. Не забудь предупредить его, чтобы он не вздумал бриться. Небритый человек вызывает больше доверия. Дальше. Радиоотделы в комиссионках. Вот и все. Действуй. А мне надо еще очерк писать.
Зайцев молча поднялся, вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь, будто покидал заболевшего человека, который даже не понимает своего безнадежного состояния. Здание редакции он покинул задумчиво, но чем ближе приближался к прокуратуре, тем походка его становилась увереннее, быстрее, в движениях появилась твердость человека, прекрасно знающего, что ему делать и в какой последовательности.
А Ксенофонтов, порывшись в столе, нашел две кнопки и приколол снимок к стене, как раз напротив своего стола. И теперь стоило ему поднять глаза от рукописи, перед ним опять разворачивалась вся картина ограбления.
И снова мчался через дорогу грабитель с деньгами под мышкой, и его напарник в белом пиджаке все еще придерживал дверцу «Жигулей», и прохожие стояли, оцепенев от неожиданности. Ксенофонтов всматривался в парня, который легко, почти летяще перебегал через дорогу. Была, правда, в его фигуре какая-то едва уловимая нескладность, но Ксенофонтова это только порадовало.
– Все правильно, старик, – проговорил он вслух. – Все правильно.
Нет, не написал он в этот день очерка о передовике производства. Не пошел у него очерк, так тоже бывает. Другие мысли, более увлекательные и дерзкие, охватили Ксенофонтова в этот день, и он отдался им с радостью. Возможно, кто-то сочтет его слишком легкомысленным и самонадеянным, кто-то решит, что его и на пушечный выстрел нельзя подпускать к газете, но как бы там ни было, шальное настроение вытолкнуло Ксенофонтова из редакции, и он пошел вдоль улиц, иногда пришептывая что-то про себя, иногда ухмыляясь чему-то в свои рыжеватые усы…