Принцесса Асса умела спрашивать.
А тем временем, золотым днем, синеглазый оборванец в синем потрепанном плаще прошел под Аркой Королей, Аркой Старых Ворот, что во дворе замка Оринахтов — и лоза осталась пустой. Ни один цветок не распустился.
«Как же так? — думала принцесса Анна, хмуря светлые брови и откидываясь на подушки без сил. — Я ведь была так уверена…»
Она была уверена, когда слушала ласковый, проникающий в самое сердце голос бродяги; такой голос звучал в ее снах; так говорил дед, когда единственный раз брал ее на колени. Слишком молода, чтобы помнить короля как следует — но принцесса Анна была из Оринахтов, а у каждого из Оринахтов есть своя колдовская сила. Принцесса Анна умела слушать.
Королева Ала поджимала губы, глядя на беззаботного бродягу, что вступал в замок своих предков. Королева не сомневалась ни капли, королева была уверена: замок помогает законному королю. Только почему же оборванец не хочет, чтобы его узнали?.. Чьи это происки, что за игра?..
Королева Ала умела видеть — и видела шелковую удавку на своей шее.
Попросить Виера, чтобы один из его людей?.. Нет. Нет. Рано.
— Итак, рассказывай, — принцесса Анна откинулась на подушки. Губы она кривила устало, всякое оживление ее покинуло. Бродяга, чисто вымытый, в одежде прислуги — скомканный свой синий плащ он держал под мышкой — стоял напротив и тревожно щурил глаза, переминался с ноги на ногу. — Заканчивай сказку.
«И фарс этот закончим,» — подумала принцесса.
— Нельзя так, ваш-ссочество, — бродяга как выпрямился, приосанился.
Шепот пробежал по залу.
Облака расступились за окном, луч послеполуденного солнца упал в малую парадную залу, заиграл красками на одеждах. Немного придворных у королевы Алы, все больше рыцари и боевые начальники да дамы — а все-таки и тут есть, где разгуляться глазу: золотое шитье, кремовый бархат, изумрудное сукно, алый сафьян, самоцветы всех сортов и мастей — алмазы, бирюза, турмалин, рубины, опалы, топазы…
— Нельзя так, ваше-ссочество, — проговорил оборванец. — Одну сказку вы оборвали, теперь уже все, ветер ее унес, сбывается она в других краях, идет лесной тропинкой принц с вороненком… Прикажете другую начинать?
Снова стал голос его легким, приятным, снова понес он ее на волнах… Снова поджала губы королева Ала в резном деревянном кресле.
Утомленно смежила веки принцесса, устав от блеска, от яркости и от красок.
— Начинай, — велела она.
— Далеко-далеко на севере, где солнце видно несколько раз в год, а о скалы бьется серый океан, жил-был посреди болота великан-людоед. И так он был страшен и грязен, что стоило кому увидеть его хоть издали, как падал он замертво. А людоеду только того и надо было: сразу волок он заплутавшего путника в свою землянку, сдирал с него кожу, вешал на крюк, а мясо вялил, солил и ел…
Видит королева Ала, как снова что-то появилось живое в глазах принцессы. Румянец заиграл, спина выпрямилась, пальцы, судорожно сведенные, распрямились, губы чуть вздрагивают.
Молчит королева Ала.
— И вот заговорила как-то одна из шкур: «Что-то у тебя в землянке, людоед, совсем скучно… Сверчка бы ты, что ли, хоть завел, за очаг посадил!» — «Да нет у меня очага, — отмахнулся людоед, — одна лужа в полу!» — «Так лягушку заведи, — говорит шкура, — жалко тебе, что ли!»
Подумал-подумал людоед, пошел на край болота, выбрать себе лягушку поголосистее. Долго выбирал — и тут молвит одна ему человеческим голосом: «Возьми меня, людоед, я тебе пригожусь!»
Кто-то из придворных засмеялся; улыбнулась принцесса, блестя глазами. «Что такого? — подумала королева Ала. — Что ей может тут нравиться? Что за магия скрыта в его голосе? Что за дар ему дан?»
— Долго ли коротко ли, но очень людоед к своей лягушке привязался. И споет она ему, и обед приготовит, и советом поможет… Вспахал людоед делянку у себя за хижиной, давай овощи выращивать, и так ему это дело приглянулось — о человечине даже не помышляет. Зашевелилась тогда вторая шкура на стене и говорит: «Ах, людоед, какие овощи у тебя прекрасные, я когда человеком был — и то такого не ел! Ступай-ка ты продай их на рынок в деревню, большие деньги получишь, обнову себе купишь». Запала эта мысль людоеду в голову. Уж как его только лягушка не отговаривала, а только людоед уж решил — значит, решил. Вот он положил овощи в тачку и отправился в путь. Налетела буря, ураган, и видит — навстречу ему толпа лесорубов. «Ага, — закричали они, — поганый людоед! Небось, ограбил честного крестьянина, да еще и сожрал его!» Накинулись на людоеда и избили его до полусмерти, еле он ноги унес.
— Вернулся людоед домой и плачется лягушке: дескать, слишком я страшный и грязный, даже вода меня отражать не хочет, что уж о людях говорить! Тут зашевелилась на стене третья и последняя шкура и говорит: «Дурак ты людоед, как есть дурак! Ступай в лесную чащу, сруби дерево, сделай лодку, да и плыви на остров Серых Скал, там найдешь ты, что ищешь». «Не ходи, — взмолилась лягушка, — разве плохо нам с тобой тут?» Да только Людоед раз решил — значит решил. Пошел он в лес, срубил дерево, сделал лодку и поплыл на остров Серых Скал.
— А на острове Серых Скал живет король всех тварей морских. Сидит он на каменном троне, на большой скале, горизонт оглядывает. Поклонился ему людоед в ноги и рассказал о своей беде — так и так, больно я страшен и грязен, раньше люди при виде меня замертво падали, теперь бьют; подскажи, что делать! «Нет ничего проще, — зарокотал морской царь. — Живет у тебя в доме племянница моя, дочь речного царя, лягушка. Захочет тебе помочь — превратится в дождь, с небес на землю прольется и смоет с тебя людоедское обличье…»
— Нет!
Такова была сила этого крика, что отшатнулись придворные, вздрогнул герцог Виер, вцепилась в подлокотники королева Ала.
Принцесса Анна упала на подушки; слезы на глазах.
— Нет! — кричала она. — Нет, нет, не заканчивай эту сказку! Не надо! Я все поняла! — и билась, и плакала, и упала с золотых волос жемчужная сетка.
Королева Ала первая оказалась подле нее, первая схватила худые плечи.
— Сказителя — ко мне в башню, — распорядилась она. — Отца Иннокентия сюда, пусть успокаивает принцессу. Вы и вы — позаботьтесь. Прочие — вон отсюда!
Спустя полчаса дворец все еще бурлил. Шептались по углам люди — и знатные, и слуги — строили догадки, придумывали мотивы… Всякий из них знал, из-за чего кричала принцесса Анна, что она поняла и почему была нечиста ее совесть.
Не знали они только, что увидела принцесса: корону на голове, страну у ног и кровь на руках, долгую жизнь и тяжелую ношу. Замковый гранит на сердце у принцессы, но теперь она спит, успокоенная снотворным мага; снится ей синеглазый сказитель, показывает ей поднебесные чертоги, золотые лучи и великолепные храмы, где колокольчики пробиваются у цоколей, а дикая ежевика оплетает арки прохода.
— Это — мое королевство, — смеется он, протягивая ей горсть ягод на выпачканной соком ладони. — Я богаче тебя, да, ваш-ссочество?