Сам же сказитель стоит перед королевой Алой в ее любимой башне и смотрит на нее так бестрепетно, словно уже начал рассказывать сказку.
— У Змея, что оплетает древо на краю света, корона на голове, — оборванец глядел Але в глаза.
— Ты — Кале? — волнение дрожало в ее голосе, горло сводило судорогой; нарочито медленно тянула Ала слова. Много лет ждала она этого дня — и боялась.
Ее дядя, ее суженый, ее король — вот он стоит перед ней, и выглядит старше своих двадцати четырех, выглядит ее ровесником. Загорелый; морщины у глаз. Жилка на щеке дергается, шея в расчесанных царапинах.
— Карл Пятый Оринахт, моя королева. Как есть.
— Ты не изменился, — то ли шептала она, то ли вслух говорила. — Что мне с тобой сделать? Убить тебя? Отпустить, чтобы ты насмехался над династией и короной?
— Отпусти себя, королева. Разреши мне сказку тебе рассказать?
— Ну, говори.
И тут сказитель выпрямился, глаза его наполнились силой; бурная река, горный водопад, небо выше облаков. Ала падает и парит, и думает, угасая: «Да, это Карл V Оринахт, и как я могла не дождаться его?..»
Видит Бог, у нее почти не было любовников. Только Лерувель, тогда, давно. Стрела в горле его сразила; Иннокентий говорил — «очень кстати, знатные бароны не пошли бы за вами, ваше величество! А уж герцог Виер…», а она отправила Иннокентия прочь, заботиться о мальчишке. «И никаких удобных случайностей, маг!» — знала, святоша не терпит называться магом….
Но она не ждала своего мужа. Никогда. Только гневалась на судьбу, только искала союзов с сильными королями — и неудача за неудачей.
— Жила-была девушка, дочь кузнеца, который ковал волшебные мечи… Однажды она влюбилась в ученика мага, а тот обещал отвезти ее в царство фей. Но как-то раз кузнец застал их за милованием, и посадил мага в волшебную клетку, а ключ выбросил прочь, и его унес белый голубь… Семь дней и ночей шла бедная девушка…
— Не надо, — прошептала королева. — Я не хочу знать, чем кончилась эта сказка.
— Ты и не узнаешь. Узнает только дочка кузнеца. Королева моя… рассказать тебе, как ты прекрасна?.. — он сделал шаг ближе, протянул руки, словно в мольбе. — Рыцарь пойдет до края света, чтобы змей сбросил шкуру и обернулся девой; ворон улетит за подземную реку и принесет оттуда цветок жизни, чтобы посмотреть, как ты откроешь глаза; грешник кожу сотрет до мяса, чтобы ты только его коснулась… Все королевство я отдам за удар твоего сердца. Отпусти себя, моя королева… Тысячу лет я шел к тебе, только тебя помнил, только о тебе печалился. Отпусти себя со мной, моя королева… В цветущие луга, под голубые небеса…
Отпустить… тишиной шепота, вязью невозможности… Опадают шелковые подушки осенними листьями, танцуют ангелы в ледяной выси небес, пускают к низу отравленные стрелы. Основанием ладоней, выгнутых наружу в экстазе, ласкать его кожу — теплую, горячую, живую… Я ли не королева здесь?.. Королева души моей, тела моего… Так грудь раскроется под его губами, так волосы упадут на лен покрывала, разольются змеями по вышитому узору. Впервые — тело к телу, без памяти, без смысла, ветер уносит прочь, ласкает губы, плечи… Ветер врывается в окно, приносит запах роз и клевера, поет о далеких холмах и несбыточных странах.
— Не улетай! Как же я без тебя теперь…
— Ты сильная, моя королева. А станешь еще сильнее.
…Розовые лепестки на полу и на постели, сломанные стебли, терпкий запах… Спутанные волосы разделяет, трогает озябшими пальцами горячие щеки. Сумерки крадутся в комнату, заметая следы.
— Ваше величество! Ваше величество, откройте! — колотят снаружи.
— По какому праву! — взрывается Ала ледяным гневом.
Это пока ненастоящая ярость, только маска — на один миг, когда солнечная, закатная безмятежность сладкой истомой оседает в мышцах. С маской еще надо срастись, напитать собой изнутри, дать ей плоть — и там, за дверью, чувствуют фальшь и командуют: «Ломайте!». «Конечно, — думает Ала, — это же Виер…»
— Возьми, — Ала снимает с шеи золотой ключ, отдает своему мужу. — Найдешь, где?.. Пусть бежит и не оглядывается.
А он — целует край ее рукава, и щеку, и прижимается виском к ладони, и заглядывает в глаза, отступая в тень.
Виер и его доверенный охранник вышибают дверь.
Ала встает с ложа и гордо выпрямляется под их взглядами. На ней домашняя алая котта поверх тонкой золотистой туники, волосы растрепаны, щеки раскраснелись, губы — как вишни без всякой помады; она знает это. И никого нет в комнате, кроме нее. Ушел, растворился в тенях.
Не знал бы Виер, что она чиста, не видел бы, как она блюдет себя — не служил бы ей. А тут, на его лице, как на море, сменяются страх, гнев, ненависть… холодность.
— Ваше величество! — он опускается на одно колено, жестом останавливая оруженосцев. — Здесь был кто-нибудь?
— Да, Рихтар, — гордо отвечает королева, и ее синий взгляд Оринахтов, которым она бестрепетно встречается с карими глазами своего верного рыцаря, не умеет врать. — Мой законный супруг, король Карл V.
Что на его лице — она не может понять. Страх? Ужас? Восторг?
— Но… как… — и обрывает себя. Ему ли допытываться?
Он верит ей — сразу и безоговорочно.
Он возник неоткуда, соткался из темноты в углах, из мрачных мыслей, из бессонницы. Снаружи ее камеры — и уже копался в замке.
— Кто ты?! — вскрикнула принцесса.
— Тиш-ше, вассочество, — пробормотал он, поднес к губам тощий палец. — Кале меня зовут, сказитель я.
— Откуда у тебя ключ?
— Голубь принес. Ну, выходите! Сестрица ваша просит передать — бегите и не оглядывайтесь.
На секунду принцесса Асса смотрит ему в глаза — а потом обнимает, резко и порывисто.
Принцесса Асса бежит закатными переулками, торопится за ускользающим солнцем. Золотые лучи впереди красят края каменных стен, шпили домов. Цветет лоза, плачет миртом каменная арка, звонят колокола, призывая к вечерней молитве — Асса бежит вперед, потому что маг Фиас, племянник отца Иннокентия, ждет ее у с полудня до захода под Мельничной аркой каждый день.
— Ну, — говорит он, когда видит ее, — а дядя сказал, что все раскрыто!
— Но ты же меня дождался?
— Тебя — сколько угодно! — Фиас целует ее пальцы и открывает спрятанную под аркой калитку.
Там, на задах дома старшины цеха хлебопеков, начинается лестница в небо. Камни парят в воздухе, чуть покачиваясь; два камня на каждую ступень. Спираль уходит вверх и теряется в облаках.
— А что там? — с дрожью спрашивает Асса.
— Не знаю, — беспечно отвечает Фиас. — Но я взял фонарь, книгу заклинаний и хрустальный шар для тебя, — он показывает бесформенный мешок.
Они начинают восхождение.
Внизу город уже вступает в ночь, а здесь, наверху, еще солнце. Горят под путниками шпили, будто золотые, сверкает река, будто серебряная, курчавятся деревья, будто изумрудные. Вот он город, видно лучше, чем из башни!
— Прощай! — смеется Асса, пока ветер выбивает у нее из глаз слезы.
— Он еще вернется, — говорит королева Ала.
И знает, что лжет.