— Получается не очень весело, — с сожалением заметил Вареников. — Чернова трогать не стоит, Корочкина рано, к Беде за разъяснением не обратишься, а расследовать-то надо. Выходит, мы у моря погоды ждем. Но ведь когда-то и активные действия надо начинать.
— Да, видимо, нам пора заявить о себе официально, — поддержал его Вершинин, — но такой ход надо сделать с максимальной пользой для нас.
— У меня такое предложение, — после некоторого раздумья сказал Шустов. — Надо произвести обыск в заброшенном доме Купряшиных.
— Зачем? Неужели вы считаете возможным найти что-нибудь стоящее спустя столько времени? — пожал плечами Вершинин.
— А почему бы и нет! Если место сухое, то с помощью специальных приборов, ультрафиолетового осветителя например, можно попытаться отыскать следы крови в щелях потолка. Но не это главное. Мы должны одним выстрелом убить несколько зайцев. К такому событию будет привлечено внимание всего села, и не исключено, что кое-кто из тех жителей, которым известны интересующие нас сведения, сообщит нам о них. Ну и, конечно, мать Купряшина. Если убийство совершено ее сыном и ей известно об этом, она сообразит, что, коли мы решились на обыск спустя столько времени, значит, дело не шуточное. Тогда она неизбежно попытается связаться с сыном, предупредить его, поставить в известность о наших действиях. Или поедет к нему, или напишет — одно из двух.
— Скорее всего, напишет, — согласился Вареников. — Странствовать по свету в таком преклонном возрасте она не решится.
— В общем, надо поручить участковому установить, каким путем она попытается связаться с сыном. Пусть он предупредит работников почтовых отделений. Они должны немедленно сообщить нам, когда письмо в адрес Купряшина поступит на почту. Получение у прокурора санкции на выемку ее почтовой корреспонденции мы попросим взять на себя Вершинина. В принципе против моего предложения имеются возражения? — спросил Шустов и внимательно оглядел собеседников. — Нет. Тогда договоримся о деталях. Иными словами, кто поедет и когда.
— Завтра, когда же еще? Завтра и надо ехать, — возбужденно воскликнул Вершинин, довольный представившейся возможностью перейти от общих рассуждений к конкретному делу, сулившему активное влияние на дальнейший ход расследования.
— Поедем завтра с утра, — согласился Шустов, — на нашей оперативной машине. Технику я возьму с собой. Да и землякам пора на мою физиономию полюбоваться, ведь давненько не видели. Потом тактически мое появление не помешает, кое-кто свяжет его именно с теми событиями, это еще больше подольет масла в огонь. От всех потребуется не только наблюдательность, но и физическая сила. Придется немного поработать и мускулами.
— А я вот никак не могу завтра, — сожалеюще качнул головой Вареников, — начальство по горло загрузило работой, желаю вам ни пуха ни пера!
— К черту! — машинально отозвались Вершинин и Шустов.
В тот вечер они еще долго обсуждали различные детали дела, вспоминали аналогичные случаи из практики, сравнивали их, предугадывали всевозможные варианты. Вершинин с острым вниманием прислушивался к их разговору, черпая из него для себя то, чего нельзя ни получить из учебника криминалистики, ни услышать в лекции теоретика, не работавшего следователем ни одного дня или давно забывшего о прежней работе, ибо они говорили о самой жизни во всем ее многообразии, о той жизни, которую невозможно втиснуть в узкие рамки пособия для студентов…
Разошлись затемно, когда вспыхнула неоновым блеском вывеска расположенного напротив магазина.
13. Неожиданная находка
— Всему воля божья, — в сотый раз сказала старуха, едва шевеля тонкими, в морщинах губами.
— Ну при чем здесь бог, при чем бог? — вскипел Вершинин. — Сын у вас преступник, рецидивист — на то воля божья, дом вы свой бросили — на то воля божья. В общем, грабь, убивай — на все воля божья!
Вот уже почти два часа Вячеслав безрезультатно допрашивал мать Купряшина. Он взывал к ее совести, ссылался на статью уголовного кодекса, смягчающую вину в случае чистосердечного признания, прозрачно намекал на свою полную осведомленность, но в ответ слышал только эти, ставшие поперек горла слова. Признаваться в своей беспомощности, тем более перед какой-то там старухой, ему не хотелось. Ведь перед допросом все казалось легким и простым. Выложить ей сначала все про Лиду, потом про пятно на потолке, затем рассказать о доме, о переписке с сыном, о которой сообщил участковый, и она, роняя слезы на старый передник и умильно заглядывая в глаза, исповедуется, как на духу. Вершинин даже представлял себе, как он небрежным жестом швырнет ожидавшему его в сельсовете Шустову убористо исписанные листы протокола допроса и скажет равнодушным тоном: «Все. Считайте убийство раскрытым». Однако прошло много времени, а перед ним по-прежнему лежал чистый бланк протокола допроса и в застывшей позе сидела старуха, похожая то ли на баптистку, то ли на староверку. Терпение его иссякло, он вскочил и заметался вокруг стола.