У Перского Эмма забралась в шкаф и, устроившись среди свертков и коробок с покупками, нежно поцеловала Кугельмаса и подмигнула ему: "Следующий раз - у меня". Перский трижды постучал по шкафу. Ничего не произошло.
- Хм, - сказал Перский и почесал в затылке. Он снова постучал, но чудо не свершалось. - Что-то не в порядке, - пробормотал он.
- Перский, не надо шуток! - воскликнул Кугельмас. - Что тут может быть не в порядке?
- Спокойствие, спокойствие. Эмма, вы еще в шкафу?
- Да.
Перский постучал опять, на этот раз сильнее.
- Перский, я еще здесь.
- Я знаю, дорогая. Сидите смирно.
- Перский, нам необходимо отправить ее назад, - прошептал Кугельмас. - Я женат, и через три часа у меня лекция. Маленькое благоразумное приключение на большее я не готов.
- Не пойму, - бормотал Перский. - Такой безотказный трюк.
Но он не смог ничего поделать.
- Потребуется немного времени, - сказал он Кугельмасу. - Надо разобраться. Я позвоню.
Кугельмас бросил Эмму в такси и отвез обратно в отель. Он едва успел на лекцию. Он весь день просидел на телефоне, названивая то Перскому, то возлюбленной. Волшебник сказал: чтоб докопаться до причины неполадок, может понадобиться несколько дней.
- Ну что симпозиум? - спросила Дафна вечером.
- Превосходно, превосходно, - ответил Кугельмас, поджигая фильтр сигареты.
- Что-то случилось? Ты заряжен, как кот.
- Я? Ха, забавно. Я безмятежен, как летняя ночь. Собираюсь пройтись подышать.
Он сразился с дверным замком, поймал такси и помчался в "Плазу".
- Как нехорошо, - сказала Эмма. - Шарль будет скучать по мне.
- Потерпи со мной, милая, - сказал Кугельмас.
Он был бледен и мокр. Он еще раз поцеловал Эмму, бросился к лифтам, наорал на Перского по автомату из вестибюля и еле успел домой до полуночи.
- Если верить Папкину, с тысяча девятьсот семьдесят первого года в Кракове не было более твердых цен на ячмень, - сказал он Дафне и измученно улыбнулся, залезая под одеяло.
Так прошла неделя.
В пятницу вечером Кугельмас сообщил Дафне, что должен срочно лететь на очередной симпозиум, на этот раз - в Сиракузы. Он бросился в отель, но эти выходные оказались совсем не похожими на прошлые.
- Верни меня в роман или женись на мне, - заявила Эмма. - А пока что мне надо найти работу или пойти на курсы, потому что целый день смотреть телик это кретинство.
- Отлично. Можно пойти в горничные. Говорят, быстро сбрасываешь вес...
- Я вчера встретила в Центральном парке одного внебродвейского продюсера, и он сказал, что я могу подойти для его нового проекта.
- Что еще за клоун?
- Он не клоун. Он чуткий, добрый и симпатичный. Его зовут Джефф, фамилии не помню, он сейчас выдвинут на "Тони".
В тот вечер Кугельмас пришел к Перскому пьяный.
- Успокойтесь, - сказал ему Перский. - Схлопочете инфаркт.
- Успокойтесь! Он говорит "успокойтесь"! Я схлопотал художественный образ, который сейчас заперт в гостиничном номере, а моя жена наверняка посадила мне на хвост частного сыщика.
- Я понимаю, понимаю. Конечно, не все в порядке. - Перский залез под шкаф и принялся что-то откручивать большими пассатижами.
- Я одичал, - продолжал Кугельмас. - Я не хожу - я крадусь по улицам. Мы с Эммой осточертели друг другу. Не говоря о счетах за номер, которые больше похожи на бюджет минобороны.
- Что ж я могу поделать? Мир магии, - откликнулся Перский. - Тонкая материя.
- Тонкая! Как бы не так! Я потчую эту киску черной икоркой с "Дом Периньоном", плюс ее гардероб, плюс она поступила в театральную студию, и ей вдруг срочно понадобились профессиональные фото. И вдобавок - слышите, Перский? - профессор Фивиш Копкинд, который читает введение в литературоведение и всегда мне завидовал, узнал во мне персонажа, который периодически появляется в романе Флобера. Он грозится пойти к Дафне. Я предвижу катастрофу, разорение, тюрьму. За историю с мадам Бовари моя жена пустит меня по миру.
- Ну что мне вам сказать? Я ремонтирую, я бьюсь день и ночь. Что до личных переживаний - здесь я помочь ничем не могу. Я же волшебник, а не психоаналитик.
В воскресенье днем Эмма заперлась в ванной и не отзывалась на мольбы Кугельмаса. Кугельмас смотрел в окно на каток Вольмана и размышлял о самоубийстве. Жаль, невысоко, думал он, а то бы не откладывал. А может, бежать в Европу и начать жизнь сначала... Или пойти продавать "Интернэшнл геральд трибюн", как вон те девочки.
Зазвонил телефон. Кугельмас машинально поднес трубку к уху.
- Везите ее, - сказал Перский.
У Кугельмаса перехватило дыхание:
- Вы уверены? Вы починили?
- Что-то было с трансмиссией. Иди знай.
- Перский, вы гений. Мы будем через минуту. Даже раньше.
И снова любовники устремились к волшебнику, и снова Эмма Бовари забралась в шкаф со своими свертками. Поцелуя на этот раз не последовало. Перский захлопнул дверцы, глубоко вдохнул и трижды постучал по горке. Раздался обнадеживающий хлопок, и когда Перский заглянул внутрь, шкаф был пуст. Мадам Бовари возвратилась в свой роман. Кугельмас с облегчением перевел дух и пожал волшебнику руку.
- Кончено, - сказал он. - Это мне хороший урок. Отныне я буду верен жене до гробовой доски, клянусь.
Он снова пожал Перскому руку и решил прислать ему в подарок галстук.
Три недели спустя, на закате чудесного весеннего дня, Перский услышал звонок и открыл дверь. На пороге, застенчиво улыбаясь, стоял Кугельмас.
- Ну что ж, Кугельмас, - сказал волшебник, - куда на этот раз?
- Только один разок, - сказал Кугельмас. - Такая чудная погода, и я не становлюсь моложе. Скажите, вы читали "Жалобу Портного"? Помните Мартышку?
- Теперь это стоит двадцать пять долларов, сейчас ведь все дорожает. Но вас я запущу бесплатно, учитывая, сколько неприятностей я вам причинил.
- Дружище! - сказал Кугельмас и полез в шкаф, приглаживая остаток волос. Машина работает?
- Надеюсь. Хотя после той истории я толком не пробовал.
- Секс и романтика, - произнес Кугельмас из глубин шкафа. - Чего не сделаешь ради симпатичной мордашки.
Перский бросил внутрь экземпляр "Жалобы Портного" и трижды постучал по шкафу. На этот раз вместо хлопка раздался глухой взрыв, за которым последовал треск разрядов и фонтан искр. Перский отскочил, почувствовал боль за грудиной и упал замертво. Шкаф вспыхнул, и в конце концов весь дом сгорел.
Кугельмас не ведал об этой катастрофе. У него были свои неприятности. По причине аварии он не попал ни в "Жалобу Портного", ни в какой-либо другой роман. Он оказался в старом учебнике интенсивного курса испанского языка и до конца своих дней носился по бесплодной скалистой местности, спасаясь от здоровенного мохнатого неправильного глагола tener (иметь), гонявшегося за ним на длинных тонких ножках.