– Вас прямо бог послал,– распевала она,– ну что б я тут делала без вас?
Кузьменко вылез из машины, посмотрел на распластанную на капоте Корониху, увидел на лавочке гору разных вещей и засмеялся.
– Неужели все твое?
– А то,– вздохнула, поднимаясь, она.– Еле доперла.
На этот раз Верка несла полиэтиленовую лошадь и шубу. Ноша казалась ей невесомой. Остальное нес Кузьменко. Верка с удовольствием смотрела на его широкие бостоновые плечи. «Есть же мужики,– думала она.– Что надо дядечка! Не такой, конечно, молодой. Это ж ему уже считай лет сорок пять, но ничего…»
Она засмеялась.
– Чего ты? – спросил Кузьменко, захлопывая багажник.
– Я про вас думала,– сказала Верка.
– Ну? – Кузьменко сел за руль, повернулся к усаживающейся сзади Верке.– И что придумала?
– Что вы интересный мужчина! – нахально глядя прямо в глаза Кузьменко, сказала Верка.– Вполне!
И, между прочим, в вас одна женщина до сих пор влюблена.
Верка увидела, как покраснел и растерялся Кузьменко. У него шея набычилась, из воротничка вылезает, вся покраснела, а кадык вниз-вверх скачет.
– Мелешь,– хрипло сказал Кузьменко, выводя машину на шоссе.– Про любовь это ты моим хлопцам расскажи. Им понравится…
– Так я ж у Шурки была! – гордо выпалила Верка.– У Шурки Киреевой. Правда, у нее сейчас другая фамилия.
– Это из нашей школы, что ли? – Кузьменко постепенно успокаивался и сам себе удивлялся, как это он от слова л ю б о в ь весь растерялся.
– Конечно! – игриво ответила Верка.– С вами училась. И очень вас любила.– Подумав и посмотрев на широкие ладони Кузьменко, лежавшие на баранке, доверительно добавила: – И сейчас любит.
Машина сделала два неплановых подскока на ровнюсеньком шоссе, а Верка зажмурилась от удовольствия.
Если, конечно, во всем разбираться до мелочей, то Шурка Киреева сказала ей, что была влюблена в Леньку Кузьменко в седьмом классе. Но сказать это – значило не сказать ничего. Любовь в седьмом классе – кому это интересно? Тем более что Верки самой тогда еще на свете не было. Й она решила, что уточнять время – портить новость. Большие, сильные руки Кузьменко на баранке, твердые его скулы, красивые в черном угольном ободке синие глаза – все это вдохновило Верку на другую половину новости: любит Шурка Кузьменко до сих пор. «Не может не любить!» – с восторгом подумала Верка.
– Так Шура мне и сказала, когда мы с ней выпили,– ворковала она.– «Как я его любила, Верка, и до сих пор люблю!» – говорит, а сама чуть не плачет…
– Брешешь ты все,– с надеждой сказал Кузьменко.– Да я ее, считай, лет тридцать не видел. Ну, чуть меньше…
– Ну и что? – возмутилась Верка.– Ну и что? А она помнит. Думает про вас.– И тут, уж сама себе удивляясь, достала из сумочки блокнот, вырвала листок, вытащила из кармана Кузьменко шариковую ручку и старательно переписала из блокнота на листок адрес и номер телефона.
– Она просила вам дать,– восхищаясь собственной изобретательностью, сказала Верка,– он, говорит, в Москве, наверное, бывает, пусть зайдет. Должны же мы встретиться!
Верка сложила листок вчетверо и глубоко протолкнула его в нагрудный карман пиджака Кузьменко. И уж совсем с восторгом обнаружила, что в могучей груди забойщика сердце билось сильнее, чем надо.
– У вас не тахикардия? – елейно спросила она.– А то приходите, я вам электрокардиограмму устрою.
Но Кузьменко молчал. Замолчала и Верка. Она смотрела на дорогу и думала о том, что теперь будет. Уедет Кузьменко в Москву, останется его Тонька с пацанами. Так ей и надо. Созданная собственными руками чужая любовь казалась Верке столь прекрасной и столь разрушающей, что ничто не могло эту любовь остановить.
– Бедные! – жалела Кузьменко и Шурку Верка.– Столько лет ждали!
…Сложив руки под фартуком, Антонина смотрела, как Кузьменко заводит машину во двор. Она видела, как он подвез к дому Корониху. Шалопутная Верка, видать, пол-Москвы домой свезла. Выгружали, выгружали… Надо будет сказать Леониду, чтоб в следующий раз не брал в машину кого зря. Не мальчик. Автобусы есть, такси. Пусть пользуются. Нечего возить задарма. Антонина не любила Верку, Во-первых, эти чертовы мини. Наденет платье – колени видать, а идет за водой с коромыслом, руки вверх поднимет, тут уж – хоть стой, хоть падай. Ни стыда ни совести, чурбак с глазами. А хлопцы тут же на улицу. Как Верка мимо дома, так они за калитку. «Ла-ла-ла, ла-ла-ла». А она ногой постукивает, грудь вперед, и о том, что дите у нее, а мужа нет, и не помнит. Антонина ей говорила: «Вера, тебе короткое не идет, у тебя зад широкий и живот большой». А та хохочет. «Я, говорит, молодая, у меня полнота не от обжорства и неподвижности, а от здоровья и энергии. Попробуй, Тоня, меня ущипнуть. Я ж вся налитая! На мне ж не жир, а мышца…»
О чем тут говорить? Ей про Фому, а она про Ерему.
Леонид постучал носиком умывальника, вытер о тряпицу, что висела на заборе, руки, а Антонина все стояла. Что-то ей не нравилось сейчас в муже. Приехал вовремя, не задержался, значит, шалопутную подсадил действительно по дороге, а лицо как с доски Почета – перепуганное и лупатое.
– Ты где Верку взял? – спросила Тоня.
– Ну где ж еще? На автобусной,– не своим голосом ответил Кузьменко,
И этот голос, хриплый и какой-то странно теплый, и глаза, какие бывают у него после курорта – синие-синие, отмытые-отмытые,– насторожили Антонину серьезно. Кузьменко пошел в дом, а она быстренько кинулась к машине, заглянула. Ничего подозрительного в машине не было. А что там могло быть? Антонина хлопнула дверцей и тоже пошла в дом. Кузьменко стоял в одних трусах и аккуратно, на плечики вешал костюм. Нет, ничего подозрительного и в голом Кузьменко не было.
– Так Верка из Москвы, что ли? – пробиралась в неизвестном направлении Антонина.
– Отстань ты со своей Веркой!– Обозлился Кузьменко, и жена сразу успокоилась. Голос его был обычным, резковатым и суровым, и глаза стали привычные, запыленные, уставшие.– Довез бабу с барахлом. Чего привязалась?