Когда Манфред принес кувшин с водой, фрау Хут жестом руки попросила его выйти.
— Спасибо, — вымолвила она. — Уже прошло, кажется. — Она осторожно села на диване.
На лестнице, ведущей в детскую комнату, послышались шаги. Фрау Хут прислушалась, и в тот же миг по ее лицу скользнула слабая улыбка. Рената пошла к Манфреду, взяла у него ключ и вышла в кухню. Стол там оказался пустым и чистым. Как и вчера, приятно пахло крепким чаем. Детские вещи в полном порядке лежали на стульях.
Фрау Хут очень скоро оправилась от испуга и принялась за хозяйство. Когда муж вернулся домой, все страхи были уже позади. Она занялась приготовлением ужина, и муж помогал ей.
Майор с озабоченным видом наблюдал за каждым движением жены, и хотя фрау Хут была так же проворна, как всегда, муж все не мог успокоиться.
Рената сразу заметила волнение майора. Она видела, как у него дрожали руки, когда он разливал чай по чашкам. Очень часто он украдкой поглядывал на часы, как–то торопливо ел и даже чуть–чуть забрызгал китель, который почему–то не снял. В форме он выглядел намного строже, чем в гражданском костюме. Складка на переносице стала еще глубже, а уголки губ опустились вниз, чего вчера Рената не заметила.
Ели молча, что удручающе подействовало на Ренату. Она шумно размешивала сахар в чашке.
— Ваши дети совсем самостоятельные, — сказала она, чтобы хоть как–то нарушить тягостное молчание.
Фрау Хут молча кивнула.
Майор, словно отвечая на свои мысли, сказал, прикрыв глаза:
— Семья, фрау Грапентин, играет главную роль.
После еды он поставил на стол бокалы и наполнил их вином. Себе он не налил. Когда Манфред и Рената запротестовали, сказав, что одни они пить не станут, майор сначала взглянул на часы, а уж потом взял и себе бокал, но наполнил его только наполовину. Безо всякого перехода он спросил:
— Фрау Грапентин, какое впечатление произвел на вас наш поселок? — Проговорил он это скороговоркой, отчего вопрос прозвучал у него слишком строго.
Рената молчала. Такое беспардонное вмешательство майора в личную жизнь злило ее: ведь она не являлась его подчиненной. Понятно еще, если бы об этом спросил Манфред.
Хут явно нервничал и спешил.
— Молчание — тоже своеобразный ответ на вопрос, — проговорил он.
Жена майора попыталась хоть немного смягчить высказывание мужа теплой, чуть виноватой улыбкой.
Манфред с облегчением вздохнул, когда Рената наконец заговорила. Он видел, как правый уголок ее рта несколько опустился, что придало лицу Ренаты насмешливое выражение, к тому же она еще немного прижмурила правый глаз.
Манфред знал, что сейчас его милая Тучка начнет метать молнии. Откинувшись на спинку кресла, он несколько пододвинулся к Ренате.
— Ваш поселок, товарищ майор, мне не понравился. А вы лично мое впечатление о нем можете только ухудшить.
Колкость Ренаты попала в цель. Майор на секунду отвел от нее глаза, а затем, качая головой, рассмеялся:
— Я, разумеется, добивался противоположного. Рената решила по горячим следам закрепить свой успех:
— Господин Хут вчера мне был более симпатичен, чем сегодня майор Хут. Однако вернемся к сути дела. Вы знаете Дрезден, об остальном мне можно уже не говорить.
Пока майор готовился к ответу, заговорила его жена:
— А вы знаете Лейпциг? Десять лет назад я променяла его на Бергхайде. Но вы не представляете себе, как тогда выглядело это место. — Она бросила взгляд на Ренату и повторила: — Да, не представляете себе! Пустое место, строительная площадка, кучи кирпича, извести, доски, несколько бараков, один–единственный киоск, где можно было купить кое–что из продовольствия, и кругом солдаты, одни только солдаты. И несколько детей. Я учила этих детишек в бараке, где была столовая для рабочих. Сколько раз я была близка к тому, чтобы все бросить и уехать! Но меня удерживали дети. Потом я и сама родила ребенка. Родила уже в этом домике, в соседней комнате. На простой солдатской койке. Обязанности акушерки выполняли мой муж и совсем еще молоденькая медсестра. — Фрау Хут выпрямилась. Муж ласково погладил ее по руке.
Рената прониклась уважением к этой мужественной женщине. Однако это не сделало для Ренаты более симпатичным поселок. С вниманием она слушала рассказ учительницы.
— Разумеется, Бергхайде нельзя сравнивать ни с Лейпцигом, ни с Дрезденом. Здесь много трудностей, слишком много. Зимой мы никак не можем натопить свой домик, а летом изнываем от жары. Здесь нет хороших магазинов. Школа маленькая, не хватает детских садов и яслей. Мало учителей. Я сама веду класс, состоящий из сорока учеников. И хотя я сердцем уже прикипела, так сказать, к этому поселку, разумеется, я охотнее поселилась бы и жила в Дрездене или Лейпциге. Но ведь, в конце концов, есть еще и чувство ответственности.