Но летчик уже выбежал. Начштаба обратился к только что вошедшему высокому смуглому сержанту:
— Фотоснимки, товарищ Шукур Сопар-Оглы? Пройдемте ко мне.
— «Юнкерс-88», — сказал смотревший в окно начальник разведывательного отделения. — Второй за нынешний день. Но тот, первый, поостерегся, прошел на большой высоте. А этот... Шалишь, не уйдешь! Наши ястребки уже заходят под хвост, теперь дохнуть не дадут. Перешел в штопор... Двое выбросились...
Он распахнул окно, перегнулся и крикнул:
— Лейтенант Панасов! Языки с неба, видите, на зонтичках... Как приземлятся, немедля доставьте сюда. И передайте капитану Андронникову: пусть задержит свой вылет и зайдет в штаб.
5
Они спускались, медленно покачиваясь на лямках: двое в летных комбинезонах, в шлемах, в очках. Внизу, на земле, ждали. Винтовки наизготовку, но никто не стреляет.
— Гляди, тот, правый, чего-то колдует... Сигнал дает?
— Бумажки рвет... Стукнуть?
Дуло вскинулось.
— Поздно. Видишь, по ветру пошли...
В самом деле: по ветру летели белые клочья бумаги.
— Матерый, видать. Не иначе как документы. Револьвер достал...
— Да нет... какой револьвер... Не с той руки... Видишь, левой рукой...
Вороненый ствол взблеснул на солнце. Фашист прицелился в спускавшегося почти рядом с ним парашютиста. Стукнул выстрел.
— Своего бьет!
Один из красноармейцев выстрелил — раньше, чем фашист успел вторично нажать спуск. Болтавшаяся в воздухе фигурка шатнулась в лямках, левая рука свисла, выронив револьвер.
— В аккурат. Левша он, выходит. Вот зверюга...
— Раньше б его подранить, пока документов не порвал.
Оба парашютиста упали на землю мешками. И тотчас в упор нацелились дула подбежавших красноармейцев.
— Руки вверх!
Приземлившийся первым — грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, — поднял правую руку: левая висела плетью, от плеча на груди сквозь комбинезон расходилось кровавое пятно. Второй, еле поднявшись, с трудом шевеля ушибленной, подвернувшейся ногой, торопливо взметнул над головой тонкие бледные ладони.
Подошедший быстрым шагом лейтенант сдвинул круто брови.
— Никак... девушка. Девушка и есть.
6
Допрос шел в той же классной комнате. Он был недолог. Десяти минут не прошло, как по знаку майора, начальника разведывательного отделения, сидевший насупротив него за столом, с забинтованной рукой, штурман встал.
— Не будем терять времени, — резко сказал майор по-немецки. — В том, что вы говорите, нет ни слова правды. Я уверен, что вы даже фамилию вашу выдумали. И выдумали грубо, потому что в немецком языке таких звуковых сочетаний нет. А на основные вопросы вы вообще не ответили, хотя по службе не можете не знать.
Фашист поднял на майора мутные, воспаленные глаза.
— Вы ошибаетесь: я именно «основного», как вы называете, не знаю. В германской армии другое представление о службе, более верное. «Солдат не должен знать больше того, что он знает. Солдат не должен думать, — за него подумал фюрер». Так напечатано первым пунктом в полевой книжке нашего солдата. Я знаю только то, что мне сейчас приказано сделать. Все, что мне известно, я доложил. Даже, что в Норовке был наш аэродром. Мне незачем изворачиваться и хитрить, потому что я — не наци, я простой честный человек, мне есть дело только до моих моторов и нет никакого дела до политики. Мне приказано итти в воздух — и я иду. Притом, иду как гражданское лицо — я очень прошу обратить на это внимание, — потому что я всего только борт-механик. При всем желании я ничем не могу быть вам полезен. Но в вашем распоряжении Менгден — это хороший приз; допросите ее хорошенько.
Он сделал ударение на последнем слове.
— Она была... как сказать прилично? — доверенным лицом и полковника, и начальника штаба... и других. Эта — знает. И она — наци. Она не только радист, но и пулеметчица. И хорошо говорит по-русски. Я повторяю еще раз: допросите Менгден; она может многое рассказать.
— Поэтому вы и пробовали ее убить?
Фашист помолчал, свесив нижнюю губу.
— Да. Потому что я был уверен: она будет болтать. А я давал присягу. Вы мне этого не поставите в вину: ваши солдаты никогда не отвечают на допросах, я слышал.
— Почему же сейчас вы доносите на нее?
Он не смутился нимало.
— Поскольку я у вас в плену — я должен теперь заслуживать жизнь перед вами.
Вошел капитан Андронников с невысокой худенькой девушкой. Он нес в руках пачку бумаг и автоматический пистолет. Майор вопросительно взглянул на него.